Отвечать за смерть Кирова, не говоря уже о расстрелянных и арестованных, пришлось ста тысячам ленинградцев, высылаемых на Север, в Поволжье и в Среднюю Азию.

Массовые аресты, начавшиеся в январе 1935 года, кроме обычных доносов, велись также по заранее составленным спискам на основании случайных признаков [Фриш 90]. Так, например, арестовывали всех мужчин, бывших в 1917 г. юнкерами, всех дворян и членов их семей, всех, имевших родственников за границей; бывших чиновников царских учреждений. Их допрашивали, одних отпускали, а другим предписывали покинуть Ленинград в трехдневный срок. Полоса арестов обрывалась внезапно – если человек из списков найден не был, то больше его не искали. Но списки сохранялись – их использовали через год. А еще через год многие высланные получили также без суда и следствия (по решению троек) десятилетние сроки заключения или были расстреляны. Думаю, еще и потому, что местным властям было удобнее выполнять план по арестам и расстрелам (которые Сталин стал доводить до областей и республик и лично проверял) за счет высланных и приезжих. Эти планы, в отличие от планов пятилеток, было выполнять гораздо легче, и они всегда перевыполнялись.

А пока, в развитии кировского дела, физтеховцев заставляли каяться. В Большом актовом зале Физтеха (перестроенной церкви приюта для дворян) сотрудники, имеющие дворянское происхождение, должны были заявить о своей преданности делу социализма и о том, что они порвали со своим классом.

Первая заведующая библиотекой Физтеха и ее собиратель, столбовая дворянка Вера Андреевна Иоффе-Кравцова от этой процедуры была избавлена – она с 1927 года была в разводе с Иоффе и в институте больше не работала.

Процедура была унизительной, но многие выступавшие держались с достоинством. Е.В. Кувшинский, выйдя на сцену, произнес: «Я дворянин». Сел на место – и обошлось без последствий.

Павел Павлович Кобеко принадлежал к известному дворянскому роду, носившему графский титул. Один его дядя был губернатором Вильнюса, другой – членом Госсовета. Павел Павлович одновременно готовился к защите докторской диссертации и к аресту и высылке. Прекрасно владея несколькими европейскими языками, он охотно помогал коллегам, если у них были затруднения. При этом говорил: «Дайте-ка посмотреть недорезанному буржую». Узелок с вещами для ареста всегда был с ним.

К аристократической фамилии принадлежал также Н.А. Мандрыка. Его отец был генерал-губернатором Тифлиса, а затем флигель-адъютантом Николая II. Император и Александра Федоровна были крестными отцом и матерью маленького Николая Мандрыки. Императрица подарила матери Коли, названного в честь венценосного супруга, дорогой фермуар (серьги, браслет и колье, украшенные змейкой и российской короной). После революции отцу удалось эмигрировать, имущество экспроприировали и тот фамильный фермуар видели на актрисе Наталье Розенель, жене наркома Луначарского, благодетеля Физтеха.