Несколько месяцев спустя в 6-й книжке журнала «Печать и революция» за 1929 год поношения Академии продолжает И. М. Нусинов[1048]. Перечень ярлыков, которыми характеризуют научную работу ученых Академии, расширен и, кажется, уже устоялся: их трудам присущи «формалистическая схоластика, идеалистическое гелертерство, спецовское буквоедство и архивное гробокопательство»[1049]. Содержательный (безоценочный) эквивалент обвинительных формулировок понятен: структурная строгость исследований, идеализм, стремление к точности и – интерес к истории.

Гахновская интеллигентская резервация, по формуле остроязычного С. Кржижановского[1050], в эти месяцы еще пыталась хранить пламя «чистого разума». Но ученые с их непрактичными, стремящимися к точности и истине и оттого не всегда отвечающими идеологическим задачам размышлениями – и все тверже стоящее на ногах и все меньше терпящее возражения государство не могли двигаться по одной и той же дороге. Стремлению власти упорядочить и подчинить препятствовала (кажущаяся) прихотливость исследовательских интересов. Существенно и то, что, даже когда ученые занимались изучением предметов, для власти важных, они приходили совсем не к тем выводам, которых ждали, как это было с изучением театральных предпочтений пролетариев и крестьянского зрителя (опросы и исследования показали, что от агиток их воротило не меньше, чем интеллигенцию), либо – с проведением празднования 10-летия революции.

То есть когда власти заявляли о заинтересованности в высококвалифицированных экспертах, на деле им хотелось заранее известного, «правильного» ответа, пусть и достигаемого подтасовыванием фактов. К этому многие были не готовы. Ножницы между пожеланиями руководителей и конкретной реализацией поставленных задач учеными раздвигались все шире, пока не стало очевидным, что для новых целей необходимы и другие, не эти, люди. Развернулась кампания «выдвиженцев», пусть не компетентных, зато лояльных людей на разнообразные руководящие посты.

В 1929 году «из ведения ГАХН исключается всякая разработка общеметодологических и теоретических проблем искусствознания», основное внимание теперь надлежит уделять «собиранию, описанию и исследованию материала по всем видам искусств»[1051].

Еще во время Съезда по рабоче-крестьянскому театру, прошедшего в Москве поздней осенью 1919 года, автор статьи «Съезд по Рабоче-Крестьянскому театру», ссылаясь на Луначарского, писал: «Старый профессионализм <…> является сильным врагом театра нового»[1052]. Ему вторили организаторы Съезда: «Засилие профессионализма и специализма, дающее себя чувствовать во всех уголках советского строительства, здесь, в области театра, торжествует доселе по всей линии. Старый театр зашел в тупик. Живой водой широконародного театрального движения должно быть спрыснуто его бездушное тело»[1053].