В. Г. Сахновский. Я хотел бы сказать в связи со словами Маркова. Есть люди трудные и легкие, и подобно этому МХАТ 2-й заставляет зрителя наверняка знать, что это – трудный театр. Думаешь, что театр в целом найдет путь, который поведет к раскрытию тех сторон, которых не ожидаешь увидеть. Раньше мудрость усложненья заключалась в том, что искали простого слова, даже и в «Лире» было так. Это было внутренне сложно, а внешне просто, и в этом была большая правда театра, и был какой-то стиль. Потом появились другого рода вещи – «Петербург», «Гамлет». То, что говорит театр, требует от зрителя какого-то страшного напряжения, а мудрости и не чувствуется. Может быть, это мечта о невозможном, что хочет дать театр, но как-то чувствуешь себя смущенным, а иногда чувствуешь себя обманутым. «Сверчок» не был проще, а было мудро. Я не понимаю, что хочет вложить в сердце зрителя театр в постановке «1825 год»[1250]. Почему-то это не звучит и не доходит до зрителя.
Б. М. Сушкевич. Я хочу возразить товарищу Рошалю. Я говорил о религии Прометея, о религии прекрасного, могучего человека, но не о теософии и мистицизме. Я забыл поправить: то, что было сделано гениально в «Эрике», было уже как-то подготовлено в «Балладине»[1251] и «Дочери Иорио»[1252]. В «Евграфе», с точки зрения театра, имеется большая мысль – мысль о человеке-мечтателе, который во все века казался смешным и ненужным. Во имя этой мечты мы и ставили пьесу. Все фигуры мы преломляли с точки зрения этой мысли. Что касается «Короля квадратных республик», то он снят по постановлению коллегии Наркомпроса.
Г. Л. Рошаль. Разрешите поправку. Подача в театре других персонажей через мир героя и есть мистика.
В. М. Волькенштейн. Прежде всего о догматизме, о котором говорил П. А. Марков. Можно говорить или беллетристически, или догматически. Поэтому я и считаю себя вправе говорить общепринятыми терминами.
Самую неясную формулировку дал В. А. Филиппов, когда он сказал, что в театре есть внутренний смысл. Театр не поблагодарит за то, что он не осуществляет и формальных задач. Что касается стиля, то это и есть оформление, и нельзя отрывать актерскую игру от постановки. Указание же на разностилье служит для меня знаком, что в сердцевине театра неблагополучно.
Я не упомянул некоторых спектаклей. О «Короле квадратных республик» – потому, что пьеса неудачна. Что касается пути театра, попытки поставить символическую трагедию, то я его приветствую. Что касается «Росмерсхольма», то я считаю его менее важным, чем «Потоп»[1253].
Для театра очень важен период после смерти Вахтангова, но для меня как зрителя это не так важно. Может быть, мне как критику вредит, что я работал в театре. Я и не думал отрицать идею, которая живет в театре. Но я и не думаю, чтоб это был здоровый человек. Но тем не менее я в него верю, и в этом заключается сила театра. Но одно дело – идея, другое дело – неудачный материал. Но это как раз и показывает, <что> не найден стиль.