Я очень оскорбился, несмотря на то что у меня более седая голова, чем у Владимира Александровича <Филиппова,> что о людях такого возраста, как мы, говорят, что мы люди установившиеся, т. е. отпетые.

Морозов: Это вам угодно так представлять, а я так не сказал.

Пельше. Вы лично так вопрос не ставите, но по прошлому докладу секции я знаю, что некоторые товарищи склонны были так думать о работниках Литературной секции, которые достигли 40-45-летнего возраста. Как будто эти люди до такой степени установившиеся и достигшие такого возраста, когда начинается <угасание> интеллектуальных способностей и когда о таких людях говорят, что с ними спорить бесполезно. Я так не смотрю. Я считаю, что все сотрудники, которые находятся в Академии, прошедшие достаточно строгую критику, они представляют собой ценность не только как некое архивное прошлое, но и достаточно большую ценность как источник живой, нужной нам рабочей силы. Если подойти к работникам с этой точки зрения, то надо сказать, что нам надо вести взаимную работу в стремлении к наименьшему разнообразию, которое у нас в смысле методологическом имеется в Академии.

Когда мы рассматривали несколько месяцев тому назад целевую установку и производственные планы Академии, то мы говорили об организации для целей самообработки, самокритики и самовоспитания какой-то ячейки или кружка по марксистской методологии и искусствоведению. Это постановление было принято и по профсоюзной, и по партийной, и по советской линии. О чем оно говорит? Оно говорит о том, что мы не смотрим безнадежно на наших сотрудников ни в смысле пола, ни в смысле возраста. Мы смотрим на них как на работников нужных и способных к творческому развитию. Кто виноват в том, что это постановление не использовано?

Я закончу тем, что когда мы, советские работники, революционные строители, в эпоху самокритики и соцсоревнования, когда делаем доклады, то не должны, говоря о своих секциях и лабораториях, быть ведомственниками и патриотами. Мы должны честно, по-советски сказать, что у нас хорошо и что у нас плохо, и смотреть на действительность открытыми глазами, не надевая никаких очков.

<Н. Д.> Волков. Я очень рад, что отчет Театральной секции вызвал столь страстное к себе отношение, ибо только из этого страстного отношения можно извлечь те уроки, которые будущее руководство Театральной секции, ныне вновь образованной, в состоянии претворить в жизнь.

В качестве бывшего ученого секретаря и автора этого доклада я хотел бы разъяснить те недоумения, которые возникли, вероятно, или в результате моей плохой стилистики, или в результате плохого чтения доклада. Как на мелочь укажу на то, что у нас Комиссии современного театра не было. Мы ставили вопросы современного театра, но Комиссия современного театра будет действовать с будущего года. В отчете об этом сказано довольно ясно. Очевидно, тут смешали прошедшее с будущим. Дело в том, что когда вопрос идет о комиссионной разработке, то он ставится совершенно иначе, чем если мы на заседаниях обсуждаем определенные темы. Этим, конечно, вопрос не разрешается, и я скажу, что вы совершенно правы в том, что в постановке современных театральных вопросов был известный разнобой, ставились вопросы не те, которые нужно, и наоборот. В частности, скажу о своей книге. Товарищ Маца находит, что ей посвятили очень много внимания – три заседания. Но должен сказать, что не я виноват в этом как автор, потому что в процессе дискуссии меньше всего говорили о моей книге: наиболее страстные прения вызвала сама личность Мейерхольда и вообще вопрос написания книги на эту тему. Я это говорю для того, чтобы сказать, что не всякое механическое название доклада свидетельствует о содержании тех заседаний, которые на эту тему происходят. Это очень существенно.