XXX (С. 194). Поскольку это важное письмо еще не привлекало внимания исследователей, приведем из него обширную выдержку: «…je veux faire pour vous une collection de grands hommes, que vous aurez de plaisirà regarder; mais je ne veux pas profaner mon pinceau en paignant quelqu'un qui n'est pas digne d'admiration Je regrette d'avoir copié les vers, dictées par Sabouroff: c'est un trist abus du talent, celui qui pourrait dignement célébrer la vertu, consacre sa plume et ses beaux vers au plaisir de chanter la licence, le droit du plus fort, et le fanatisme aveugle d'un jeune malheureux, qui est certenement digne des regretes de chaqun par son aveuglement et sa demence, mais qui a mérité la sévère punition des loix. L'assacinat, le meurtre, ne peuventêtre ni permis <…>, ni chantés. Quel est donc le crime que nous n'<asserou-verons> pas, si nous pouvons froidement voir assaciner un particulier, parce que sa manière de penser differre de la mienne? En détruisant tout idée de justice et d'obeissanceà la loi, nous ne devenons pas romains, mais nous imitons les nouveaux brutus de la <France>: les marats, les robespierres. – Sans la vertu, point de liberté, et celui qui veut le bien, est libre partout. <…> Sachons d'abord ce qui est bien, aimons la vertu, aimons tout les hommes indifféremment, sans exclure celui dont les idées differt des notres, et ensuite nous pourrons nous permettre de precher. Je vous en prie ne donner ces dites <нрзб> blеs versà pesonne, sans exeption. Cela peut faire du mal; et empecher Papa de les donner aussi». («Я хочу сделать для тебя галерею великих людей, которую тебе будет приятно рассматривать: но я не хочу профанировать кисть, рисуя того, кто не достоин восхищения. Я жалею, что списала стихи, продиктованные Сабуровым: это прискорбное злоупотребление таланта, тот, кто мог бы достойно прославить добродетель, посвящает свое перо и свои прекрасные стихи удовольствию воспевать жестокость, право сильного, слепой фанатизм какого– то несчастного юнца, который, конечно, достоин сожаления каждого за свое ослепление и жестокость, но заслужил суровое наказание закона. Убийство не может быть ни разрешено, ни воспето. Какого преступления мы ни оправдаем, если сможем спокойно видеть, как человека убивают за то, что его образ мысли не совпадает с нашим. Разрушая всякую идею правосудия и послушания закону, мы не становимся римлянами, но подражаем новым французским брутам – маратам, робеспьерам. – Без добродетели нет свободы, тот, кто хочет блага, везде свободен. <…> Познаем сначала, что есть благо, возлюбим добродетель, возлюбим всех людей без исключения, в том числе тех, чьи идеи отличаются от наших, а потом мы сможем позволить себе проповедовать. Я прошу не давать указанные <нрзб>ые стихи совершенно никому. Это может наделать вреда, и также помешай Папеньке давать их» (франц.) [Елагина, л. 44 об.].