В письме Жуковскому 8 января 1843 г. И. В. Киреевский признавался, что для него огромное значение имели строки из «Певца во стане русских войнов» (экземпляр этого стихотворения, «подписанный его высокоблагородию Ваничке» [УС, 90], был подарен Жуковским маленькому Ване Киреевскому в феврале 1817 г.), в которых как раз и раскрывается тема Провидения: «Мне казалось, будто Вы мне говорите, когда говорите: «Мой друг, доверенность к Творцу!» – и пр.

Не могу выразить Вам, как много утешения почерпнул я в этих четырех стихах, и как часто я повторяю их в уме, с благодарностию к Вам. В них последняя формула всего Вашего взгляда на жизнь и поэзию, которые обе развивались у Вас всегда под одною скорлупою» [Киреевский 1984, 313].

XXXVI (С. 226). Пример такого превращения можно найти в исследовании Н. Б. Реморовой об истории стихотворения Жуковского «Судьба» (1837). Исследовательница обнаружила, что этому произведению предшествовало по крайней мере два прозаических отрывка. Оба они (первый написан в 1821 г., второй – в 1825 г.) имеют сходное звучание. Несчастие в них сравнивается «с величественным юношею великаном, имеющим прекрасное светозарное лицо, а ноги свинцовые. Кто велик или может подняться, чтобы посмотреть ему в глаза или стать лицом к его лицу, тот озарится его блеском, а его собственное лицо просветлеет; но тот, кто низок или, ужаснувшись его, наклонит голову, чтобы его не видеть, тот подпадет под его свинцовые ноги и будет ими затоптан в прахе или раздавлен». «Несчастий (несчастие? – Д. Д.), – прибавляет Жуковский в первом отрывке, – громогласный проповедник Провидения и вечности. Горе имеющему слабый слух. Оглушенный звуками голоса он не услышит вести великой». Но в 1837 г., может быть, под впечатлением смерти Пушкина, расстановка акцентов меняется. В написанном тогда стихотворении подчеркивается, что судьба «наступит тяжкой ногой на тебя». Н. Б. Реморова комментирует образную систему этого стихотворения: «Исчезло в стихотворении и имевшееся противопоставление «великого» и «низкого», исчез наметившийся было мотив возможности справедливого воздаяния. Его место заступил другой: «Человек, прямо и смело иди!» Пугающей судьбе-колоссу противопоставлена человеческая стойкость и мужество, готовность «спокойным оком» глядеть в лицо судьбе» [Реморова 1978, 205–206].

Т. е. как выход Жуковский предлагает тот стоицизм, который является не преодолением судьбы, а только безнадежно-трагическим противостоянием ей. Заметим, что образ «свинцовых ног» очень важен для Жуковского к. 1830-нач. 1840-х годов и возникает у него в переписке неоднократно (см., напр., [Веселовский, 390–391]).