XXXIII (С. 213). Кажется, у него с ней было связано и нечто суеверное. По крайней мере, в письме брату из Берлина 16 (21) марта 1830 г. он, скорее всерьез, чем шутя, пишет: «Не знаю, откуда могла ему прийти эта мысль (имеются в виду мысль А. А. Елагина о том, что старший пасынок перестал его любить. – Д. Д.); боюсь, чтобы она не имела источником влияние той враждебной звезды, которая отдаляет меня ото всего, что дорого сердцу» [Киреевский, II, 218]. В сказке «Опал» жизнь и судьба царя Нуреддина определены звездой, под которой он родился и которую Дервиш чарами заключает в перстень. Смысл символики стихотворения из «Царицынской ночи» можно понять из переписки И. В. Киреевского с матерью. Так, в конце своего письма ей из Мюнхена 30 мая (11 июня) 1830 г. он просит: «Если ваши глазки здоровы, только не иначе, то окончите мне остальные звездочки. Вместо Катона представьте какого-нибудь мученика в то время, когда ему говорят: пожри богам нашим! Можно вот как: он обнимает посреди стоящий крест, по бокам палачи, вдали народ и разведенные огни; над крестом звезда. Под второю три руки. Третья ночь: и тучи, и пещера, освещенная одною лампою, которая горит перед образом, завешанным кисеею. На полу солнечные часы разломаны. Между туч звездочки» [Киреевский 1907, 91]. Вполне может быть, что эти картины Елагиной должны были стать живописной транскрипцией «семизвездного хора» стихотворения Киреевского из «Царицынской ночи». Видимо, ко времени написания письма четыре «звездочки» были закончены, осталось еще три – звезды свободы, дружбы, веры.

XXXIV (С. 224). Эту анаграмму иногда приписывали блаженному Августину, хотя она была общеизвестной на Западе в средние века (подробнее см. [Новый Завет, 496]). По-видимому, она была предметом одного из разговоров во время пребывания Жуковского в Москве в 1841 г. 1 февраля 1841 г. М. П. Погодин, побывав на обеде у А. А. Прокоповича-Антонского, записал в своем дневнике: «Набрались люди пяти поколений: Антонский восьмидесяти лет, Жуковский шестидесяти, Давыдов и Маслов по пятидесяти, я сорока и Шевырев тридцати пяти. Разговор об имени «Москвитянина» и других грамматических вопросах, об языке, о толковании св. Августина на вопрос Пилатов, что есть истина, о терминах философических» [Жуковский в воспоминаниях, 474]. Заметим, что тема о «терминах философических» отражена также в записках Жуковского [ПСС, III, 304].

XXXV (С. 226). Еще одно произведение того времени, в котором звучит эта тема – стихотворная повесть «Выбор креста». Сюжет ее заимствован Жуковским у Шамиссо.