Подобным же образом он отреагировал еще шесть недель назад, когда я остановил строительство в Берлине бомбоубежищ для высших должностных лиц государства, чтобы бросить все силы на устранение ущерба от авианалетов. Очевидно, у Гитлера сложилось впечатление, что я становлюсь слишком своевольным. Во всяком случае, именно в этом он меня обвинил. Что касается бомбоубежищ, то Гитлер, невзирая на мою болезнь, передал через Бормана, что «ни один немец не имеет права игнорировать или оспаривать приказы фюрера или откладывать их исполнение по своему разумению; приказы должны выполняться беспрекословно». И еще он пригрозил «отдать приказ гестапо: за противодействие указам фюрера немедленно арестовывать и отправлять в концлагерь виновного, какой бы пост он ни занимал».

Едва я узнал — опять-таки окольными путями — о реакции Гитлера на мое письмо, как из Оберзальцберга позвонил Геринг. Он, мол, услышал о моем намерении подать в отставку, но должен сообщить, что только фюреру решать, когда его министр может покинуть службу.

С полчаса мы разговаривали на повышенных тонах, пока не пришли к компромиссу. Я предложил следующий вариант: я не стану подавать в отставку, но постараюсь болеть подольше и потихоньку перестану выполнять свои обязанности.

Геринг обрадовался: «Да, прекрасное решение. Так мы и поступим. Уверен, что фюрер согласится».

В неприятных ситуациях Гитлер обычно старался избегать конфронтаций. И сейчас он не осмелился вызвать меня и открыто сказать, что после всего случившегося принял решение и должен просить меня уйти в отставку. Через год, когда наши отношения окончательно испортились, он снова проявил малодушие и даже не попытался снять меня с должности. Обращаясь к прошлому, я должен признать, что Гитлер в приступе ярости, наверное, мог отправить кого-либо в отставку, но его приближенные уходили по своей воле.

Какими бы ни были мои мотивы в тот период, мысль об отставке мне понравилась. Я не мог не замечать грозных признаков окончания войны: почти каждый день в голубом южном небе вызывающе низко над гребнями Альп проносились бомбардировщики 15-й воздушной армии США. Со своих итальянских баз они летели бомбить наши промышленные объекты в Германии. Не было видно ни одного немецкого истребителя, не было слышно стрельбы зенитных батарей. Это свидетельство полной беспомощности производило на меня большее впечатление, чем любые сводки. Я уныло думал о том, что перед лицом столь мощного наступления противника мы скоро не сможем возмещать потери вооружения, как это удавалось до сих пор. Какой соблазнительной могла показаться линия поведения, подсказанная Герингом: учитывая неминуемо приближающуюся катастрофу, покинуть ответственный пост и тихо исчезнуть. Однако мне и в голову не пришло бросить порученное мне дело и тем самым ускорить падение Гитлера и его режима. Несмотря на все наши разногласия, я не думал об этом тогда и, возможно, в подобной ситуации не подумал бы и сегодня.