5. Последние дни дома Добровых

5. Последние дни дома Добровых

Очевидно, семья Добровых давно интересовала «органы», на допросах следователи аттестовали покойного доктора монархистом: «Этого вашего старичка надо было первым прибрать…»

Заставляя рассказывать о проведенной «вражеской работе», о начале «антисоветской деятельности», следователи использовали все способы, чтобы каждого из включенных ими в «группу Даниила Андреева» уличили и обличили подельники. Так строились допросы, писались протоколы.

Андреев отвечал на вопросы о своей «антисоветской деятельности», что началась она в 1928 году, и признавался в отрицательном отношении к советской власти, к ее гонениям на церковь и религию, к отсутствию свободы слова, к коллективизации. Понятно, что взгляды свои он высказывал в семье. Покойных приемных родителей привлечь нельзя, но в соучастники попали все члены семейства.

В чем виноваты осторожнейший Александр Викторович и его преданная жена?

Уже через год с лишним после начала следствия в протоколе появилось такое признание Андреева: «В 1930-м или 1931 году я как-то разговорился с КОВАЛЕНСКИМ по поводу его поэмы “1905 год”, в которой он выводил образ КАЛЯЕВА, убившего в 1905 году московского генерал-губернатора». Допрашиваемый не скрывал, что они восхищались «самопожертвованием Каляева», говорили: среди нынешней интеллигенции таких сильных характеров нет. Но протокол фиксировал: они сожалели, что «не находится такого решительного человека, который мог бы убить Сталина».

«КОВАЛЕНСКИЙ, будучи особенно озлоблен против Сталина, – признавался, если верить протоколу, Андреев, – в 1934 году после убийства КИРОВА заявлял, что покушение на КИРОВА не дало ощутимых результатов и не смогло вызвать изменений в стране. Если уж жертвовать собой, говорил КОВАЛЕНСКИЙ, так надо было стрелять в Сталина. КОВАЛЕНСКИЙ и впоследствии неоднократно высказывал мне террористические настроения и заявлял о личной готовности убить главу Советского государства. Жена КОВАЛЕНСКОГО – ДОБРОВА разделяла террористические намерения своего мужа и не раз в беседах со мной и моей женой АНДРЕЕВОЙ высказывалась о необходимости насильственного устранения Сталина».

После ареста Андреевых Коваленские оказались обречены. Александр Викторович предусмотрительно отдал свои рукописи, те, что считал крамольными, навестившему их Желобовскому. Как и прежде, болезненная чета – он в гипсовом корсете, у Шурочки язва – не только из дому выходила редко, а даже из своей комнаты. Но о том, что их судьба повисла на нити, планомерно перетирающейся следствием, напоминала соседняя опечатанная дверь.