Переехали они в дом семьи Гречкиных, в комнату с кухней и отдельным входом. После Виськова условия казались идеальными. Отсюда открывался сине-зеленый с начинающими появляться вблизи желтинками горный простор, с долиной внизу. Вдоль нее, у подножий, вытягивались тонкие волокна тумана.

Он уже почти не мог ходить. «К сожалению, к букету моих недугов присоединилось еще одно прелестное заболевание: астматический бронхит, не дающий нормально дышать и спать… – описывал он свое состояние. – Мне нельзя умирать, не закончив хотя двух частей моей работы. Ведь я располагаю таким худож<ественным> материалом, которого нет больше ни у кого, и это накладывает определенные обязательства. Если ничего катастрофического не случится, I часть я закончу совсем скоро, но для второй требуется еще год жизни в состоянии не худшем, чем теперь. Третья часть потребовала бы тоже года или полутора. Поэтому приходится гнать, если к тому есть хоть малейшая физическая возможность.

В дни улучшения и хорошей погоды (а эти 2 явления находятся в тесной взаимосвязи) я лежу на топчане под яблоней (вот и сейчас так), любуюсь на дальние горы, одетые пожелтевшим лесом, и, сколько могу, стрекочу на машинке»⁷³⁴.

Первые дни здесь он «увлекся стихами», признаваясь, что на них уходит весь запас энергии. Выстраиваемый ансамбль «Русских богов» менял состав глав, одно исключалось, другое дописывалось. Он считал, что для завершения книги нужно четыре или даже пять лет, и чувствовал, что этого времени у него нет. Здесь он закончил задуманную три года назад, в тюрьме, поэму в прозе «Изнанка мира». В письме Льву Ракову назвал ее «совершенно фантастической». Поэма начинается с изображения демонической изнанки России, Друккарга. В средоточии его – инфернальный двойник Медного Всадника, он, как и Белый Всадник, существует в «системе разнозначных зеркал», в смежных нашему мирах. Две расы античеловечества – игвы и рарруги, Жругр – уицраор России, плененная Навна – действующие лица метаистории. В поэме часть картины русского мироздания. А о Свете, о Небесной России и «белом колоссе» задуманы поэмы «Александр» и «Плаванье к Небесному Кремлю». За них он собирался приняться зимой.

Цикл «Миры просветления» он перестроил, выделил из него главу «Святорусские боги», написал два новых стихотворения – «Затомисы» и «Уснорм». Завершение ансамбля требовало описания светлых миров, но изобразить их без поэтических условностей не удалось. Свет слепит, лишь тьма живописна. Посылая цикл Шульгину, он заметил: «Пока перепечатывал, постепенно разочаровывался в написанном и под конец пожалел, что обрушил на Вас этот каскад. Я совершенно лишен возможности судить, как воспринимаются со стороны эти странные опусы. Конечно, для подавляющего большинства это – бред, но, мне кажется, отдельным единицам сквозь этот необычный подбор слов брезжит нечто подлинное. Так ли это?»⁷³⁵ Шульгин жил во Владимирском доме инвалидов, писал книгу «Опыт Ленина». Писал тайком, даже жена знала лишь заглавие. Миры Даниила Андреева были от него так далеки, что о присланных стихах он мог сказать только то, что «их понимать весьма трудно».