Панаев, как видно из писем, не всегда самостоятелен, порою он не способен воспринять критически суждения Боткина или Тургенева. Но во всех случаях им руководило желание удержать в «Современнике» рассыпающийся круг когда-то сплоченных сотрудников. Он не постигал всей глубины начинающихся расхождений между Чернышевским и бывшими приятелями Белинского. И он старательно налаживает отношения между ними. И если в письме к Некрасову Чернышевский сообщил, что Боткин «по-прежнему благоволит ко мне, чему я рад» (XIV, 330), то это, несомненно, результат примирительной работы Панаева. Соглашение оказалось, однако, недолгим. Смятение прежних друзей Белинского, показательное для деятелей типа Боткина и Анненкова, не могло не вызвать в Чернышевском осуждения. Тургеневу он писал 7 января 1857 г. о Боткине, спасовавшем перед Катковым, когда потребовалось защитить Тургенева: «Флюгера, флюгера, и Ваш Боткин первый и самый вертящийся из этих флюгеров, – он хуже Панаева – трус, и больше нежели трус – жалчайшая баба» (XIV, 333). Слова о трусости Боткина вызваны не только описываемым Чернышевским конкретным случаем, – в них нашла обобщающую характеристику линия поведения Боткина в течение второй половины 1856 г., в том числе в связи с «Очерками».[944]

Отношения с Панаевым, несмотря на непоследовательность иных его суждений, оказались более прочными. Панаев, как писал Чернышевский в некрологе, «постоянно работал над собою, стараясь о собственном совершенствовании. <…> Не о многих из людей, как бы богато ни были они одарены, можно сказать то же самое» (X, 665).

Оживленная литературная полемика, возникшая по поводу «Очерков», отразилась как в приватной переписке литераторов, так и в многочисленных выступлениях на страницах тогдашней периодической печати.[945] Укажем на некоторые, фиксировавшие отношения к автору в широких литературных кругах.

Нередко полемика с Чернышевским приобретала характер резких личных выпадов, когда некоторые критики, вторя распространившимся среди журналистов суждениям, обвиняли его в «самоуверенности книжника-скорописца» и нетактичном обращении «с умершими и живыми, с их псевдонимами и подлинными именами, с их предшественниками и потомством».[946] Автору отказывали в «литературном приличии», упрекали в забвении прав литературной собственности, ибо «Очерки» – простая-де перепечатка сочинений Полевого, Сенковского, Надеждина, Белинского.[947] Никто не вошел в солидарность с Чернышевским. Современная ему критика не сумела оценить выдающееся значение труда, которому суждено было опередить время.