О каких-то ошибках Чернышевского в 6-й статье «Очерков» говорил и Анненков, о чем сообщал Е. Я. Колбасин Тургеневу в письме от 18 октября 1856 г.: «Анненков упирает на то, что будто бы все переврано Чернышевским».[926] Свидетельство Е. Я. Колбасина сильно компрометирует точку зрения, согласно которой именно Анненков предоставил Чернышевскому свои записки о Белинском.

В пользу предлагаемой «панаевской версии» свидетельствуют факты личных отношений Чернышевского с Панаевым.

С середины 1850-х годов деятельность Панаева как соредактора Некрасова в «Современнике» заметно оживилась и усилилась. «Панаев сделался просто деловая бестия!» – сообщал Д. Я. Колбасин Тургеневу 7 июня 1855 г.,[927] когда в отсутствие Некрасова Панаеву пришлось возглавить редакторскую работу по журналу. «„Современником” теперь заведую я», – писал Панаев Л. Толстому 3 мая 1855 г..[928] В литературных кругах на Панаева привыкли смотреть как на заурядного литератора, легкомысленного светского жуира, «свистуна», по выражению Тургенева.[929] Восклицание Д. Колбасина отражало всеобщее удивление и едва ли не недоумение. Между тем Панаев, увлеченный новым общественным движением, со всею серьезностью взглянул на свою обязанность журналиста. «Верь мне, – писал Панаев Боткину 26 апреля 1856 г., – что я всеми силами буду стараться поддерживать оживление „Соврем<енника>”. Я работаю много, как никогда не работал».[930] «„Современник” у меня на сердце – верь мне, и я не легкомысленно смотрю на это дело», «„Современник” есть дело действительно хорошее и честное» – эти слова Панаева, содержавшиеся в его письме к Тургеневу от 27 августа 1856 г.,[931] стали девизом всей его последующей литературной и редакторской деятельности. Впоследствии Чернышевский говорил о Панаеве: «Он смотрел на дело, которому посвятил свою жизнь, серьезнее, чем многие думают, и постоянно работал над собою, стараясь о собственном совершенствовании, – это факт, известный всем, кто знал его долго и близко». Продолжая мысль о «совершенствовании» Панаева, аристократа, дворянина по рождению и воспитанию, Чернышевский особо отметил его заинтересованное внимание к демократическим писателям: «Убеждения его не застывали в неподвижную форму с приближением старости: симпатии его в 50 лет, как и 25, были на стороне молодого поколения» (X, 665). Перед нами важное свидетельство Чернышевского: в 25 лет (т. е. в 1838 г.) Панаев был на стороне Белинского, в 50 (т. е. в 1862 г.) он поддерживал Чернышевского и Добролюбова, приравниваясь к их убеждениям.