ГОРАЛИК. Еще про этот период порассказывайте, пожалуйста?

ЗВЯГИНЦЕВ. Литература, фестивали, книжки, выступления. Кстати, чем еще хороши фестивали – иногда встречаешь на них людей из собственного города, которые просто не входили раньше в твой круг общения. Например, в Керчи я познакомился с художником Дмитрием Канторовым – другом на всю жизнь. Знаете, не так много встречается людей, которые совпадают с тобой почти во всем; Канторов именно такой. Главное, наверное, в отношении к собственному творчеству как глубоко личному делу. Как бы это объяснить без высокопарностей. Ведь для себя любимого или тех, кого любишь, ты не делаешь ничего такого, за что сейчас или потом будет стыдно?

У Мити в то время была мастерская около Патриарших прудов, просто центр притяжения всех и вся. Туда очень разные люди приходили: поэты после вечеров в Чеховской библиотеке, компании художников, с которыми Митя делил сквоты в конце 1980-х, артисты, музыканты. И хозяин совершенно естественно всех объединял, как хороший тамада, всем было достаточно личного пространства. Это очень, очень важно. Как-то в первом часу ночи мы с Митей решили сходить за добавкой в круглосуточный магазин на Патриках. Зима, все пушистое, фонари горят. Рядом останавливается машина; Евгений Бунимович приехал домой. Мы втроем стоим, вокруг никого, стоим и смеемся: «Женя, не хотите с нами в магазин?» «Спасибо, друзья, не хочу!» Вот если бы так всегда, у поэтов и художников…

Еще на эту тему: одна из моих любимых книг, «Из первых рук» Джойса Кэри. Кто не читал, рекомендую.

ГОРАЛИК. Где вы жили все это время?

ЗВЯГИНЦЕВ. Как раз в 1998-м мы со Светой стали жить в Орехово-Борисово. В моей жизни опять появилось Царицыно – совсем недалеко от нашего дома, мы туда по вечерам ходили гулять.

ГОРАЛИК. Царицыно тогда ведь было совсем другим, никакого нынешнего благолепия?

ЗВЯГИНЦЕВ. Нет, сплошные романтические руины, совершенно заросшие. Со стороны метро «Орехово» среди торчащих из земли фундаментов деревенских домов рос яблоневый сад; дальше, на полпути к Хлебному дому, стоял здоровенный ангар-оранжерея, в глубине которого было спрятано наше любимое кафе. Сразу за ним – полуразрушенная дача Ольгина. То в одном, то в другом месте парка возникал бело-синий полосатый забор польских реставраторов, так же быстро появлялись и исчезали кочующие точки общепита. И было в этом что-то совершенно естественное – что есть такой огромный мир, которому изначально не суждено быть завершенным, зато он столько видел и столько в себя вместил. Есть такое определение «архитектурный театр», когда одна постройка зрительно организует свое окружение и ты видишь многоплановое, как несколько театральных кулис, пространство. Такое было задумано на Театральной площади, например (разумеется, до постройки «Метрополя» и «Москвы»). Нечто подобное можно наблюдать и в Царицыно, причем это был такой театр импровизации, где никогда не знаешь, что случится в следующий момент. Если осенью идешь через Большой мост к Виноградным воротам, чувствуешь себя жителем европейского городка XVIII века, если зимним вечером смотришь сквозь заснеженную поляну на горящие окна Оперного дома, видишь всамделишную Рождественскую сказку, неизвестно откуда взявшуюся в лесу. И еще тысяча подобных «если».