Так или иначе, был ли прав отважный Прадон, или осторожный автор «Рассуждения» ближе к истине, но премьеры двух «Федр» состоялись почти одновременно в двух театрах: расиновской – в Бургундском отеле 1 января 1677 года; Прадона – в театре Генего 3 января. Неизвестно, когда именно и на какой основе сложился союз Прадона с кланом Манчини. Но именно люди герцогини Буйонской скупили лучшие ложи на премьере расиновской пьесы и оставили их пустыми. Зато в партере было множество наемников, освиставших представление. А когда через два дня пошла «Федра» Прадона, театр Генего был полон, все ложи заняты, и актеры встречены бурей аплодисментов. Такой явный перевес прадоновской пьесы, правда, длился недолго. Уже на втором спектакле в Бургундском отеле две ложи закупил для себя и своей свиты Великий Конде; его присутствие и одобрение значили немало; а ложи театра Генего пустели от представления к представлению. И постепенно положение выравнивалось, мнение публики разделилось, скандал, может быть, затух бы сам собой, если бы не стали ходить по рукам два анонимных сонета. Первый нападал на пьесу Расина и его актеров – нападал, впрочем, скорее беззубо, разве что прелести актрисы, игравшей Арикию, – «толстой, краснолицей» – не были пощажены.

Сонет этот молва приписала Филиппу Манчини, герцогу де Невер. И почти тут же появился ответный сонет, написанный на те же рифмы, что и первый, и повторявший некоторые его слова, но обвинения против герцога выдвигавший куда более серьезные, – в любви к «сестре-бродяжке», которая «по всем дворам свои сосцы таскает» и которую герой сонета, Дамон, обожает, «отечеству идя наперекор».

Тут нужны кое-какие пояснения. «Сестра» – это герцогиня Мазарини, которую уже за несколько лет до наших событий обвинял в кровосмесительной страсти к брату ее собственный супруг (такие упреки делались в свое время и герцогине Буйонской). Напоминание же об отечестве Филиппа Манчини означает намек на то, что он был подвержен «итальянскому греху» – педерастии.

Авторами этого сонета общий глас назвал двух друзей, Расина и Буало. Скандал достиг апогея. Дело было не только в сути оскорблений, брошенных в лицо Филиппу Манчини, а и в том, что представителя высшей знати осмелились задевать два безродных виршеплета! Взбешенный Бюсси-Рабютен писал: «Этот сонет – неслыханная наглость. Двое сочинителей попрекают офицера короны[81] тем, что он – ни придворный, ни солдат, ни христианин, что его сестра, герцогиня Мазарини, – потаскушка и что он, хотя и будучи итальянцем, питает к ней страсть… Даже если бы эти оскорбления были правдой, таким людям, как эти двое, следовало бы дать за них тысячу плетей». Подобные мысли приходили в голову не одному Бюсси. «Этот ответ[82] наделал много шуму, – рассказывает современник. – Господин герцог д’Омон, друг господина де Невера, за обедом сказал во всеуслышанье, что Депрео и Расину надо отрубить носы». Это была вовсе не шутка и не пустая угроза. Буквально до плетей и отрезания носов дело, может быть, и не дошло бы, но вообще опасность членовредительства и даже убийства были вполне реальны. Настолько, что Великий Конде счел нужным вмешаться и предложить несчастным литераторам убежище в своем доме и свою защиту. Он велел им передать: «Если вы не писали этого сонета, приходите во дворец Конде, где господин Принц[83] без сомнения сумеет оберечь вас от этих угроз, ибо вы невиновны; если же вы его написали – все равно приходите во дворец Конде, и господин Принц также возьмет вас под свое покровительство, потому что сонет очень забавен и остроумен». Расин и Буало так и поступили.