Они предполагали особую, постоянную и доверительную, близость к королю, особое место при дворе. Удивительно ли, что назначение Расина и Буало на эту должность вызвало целую бурю обид, недоумения, насмешек? Едва ли не больше всех досадовал опальный кузен госпожи де Севинье, Бюсси-Рабютен, сам давно мечтавший об этих занятиях и полагавший себя гораздо для них пригоднее. Того же мнения придерживались его друзья. Госпожа де Севинье еще долго пыталась использовать свои связи при дворе, чтобы восстановить справедливость в пользу Бюсси. А другая его приятельница ему писала: «Не таким людям [как Буало и Расин] возносить хвалы королю и писать его историю; тут нужен придворный, человек высокого рождения и тонкого ума, и я хотела бы, чтобы выбор пал на вас…».
И Бюсси отвечал: «Я думаю, как и вы, сударыня, что Депрео и Расин неспособны должным образом написать историю короля и что следовало бы избрать для этого дела человека высокого рождения и тонкого ума, придворного и военного. Если бы король меня о том попросил, я не стал бы упрямиться. Я предлагал ему свои услуги после заключения Пиренейского мира; вы знаете, какой ответ он мне передал через нашего друга…» Как рассказывает сам Бюсси в другом письме (правда, смещая дату событий на добрый десяток лет от Пиренейского мира), другом этим был герцог де Сент-Эньян, и король велел сказать, что он еще очень мало сделал для собственной истории, но надеется когда-нибудь дать для нее достойный сюжет. Что ж – ответ, заслуживающий передачи потомкам.
Но Бюсси надеялся осуществить свое предложение и вернуть себе утраченную благодаря скандальным похождениям и скандальным писаниям монаршую милость. Разочарование его было тем горше, что ему не просто предпочли других; другие эти были – буржуа, да к тому же сочинители. Разве могут такие люди понять, оценить и описать подлинно великие дела и подлинное величие души царственной особы? Буржуазность! То, что ставили в вину Расину-трагику поклонники Корнеля и Мадлены де Скюдери, теперь те же люди заранее ставят в вину Расину-историку. Бюсси же вплоть до 1690 года не оставлял своих попыток добиться желанного поручения. Он решил собственным примером показать разницу между поведением высокородного воина и поведением горожан-стихоплетов. Предлагая королю свои услуги, Бюсси отказывался от всякого денежного вознаграждения и даже изъявлял готовность заниматься этим великим делом, оставаясь в изгнании.
Тщетно. Бюсси не удалось сразить короля расчетливым благородством, на которое он возлагал такие надежды: «Если Его Величество и не будет тронут тем, что я делаю для него, его собственные интересы принудят его изъявить какую-то толику признательности мне или моему дому. …Мое последнее письмо… будет для потомства сатирой на него, если он окажется неблагодарным; я счел, что мстить ему таким образом за зло, которое он мне причинил, будет надежнее, тоньше и честнее…» Бюсси обращался к примерам Цезаря и византийских императоров, убеждая короля, что «только государи могут должным образом написать свою историю… Но когда они были не расположены делать это сами, то поручали это главным военачальникам своих армий…» Увы! Людовик, очевидно, и сам обуржуазился настолько, что оказался неспособен оценить такое величие души и вместо того чтобы предоставить Бюсси вожделенное место историографа, за которое тот не просил платы, назначил ему, наоборот, денежную пенсию – не требуя взамен никаких услуг. Справедливости ради надо сказать, что Бюсси все-таки работал над хроникой царствования Людовика и в 1699–1700 годах опубликовал ее под названием «Краткая история Людовика Великого, Четырнадцатого этого имени во Франции».