Когда я раскрыл перед Бароном коробочку, чуть большую, чем футляр от очков, в которой лежали на зеленом сукне миниатюрные пистолеты времен Второй мировой войны, то он просиял. Пожал мне руку и, не желая остаться передо мной в долгу, вручил мне свою личную авторучку.

— Эта ручка знаменитая: ею дважды пользовалась королева Британии, члены ее семьи и твой коллега.

— Коллега?

— Да. Энтони, — загадочно глядя на меня, сказал Барон.

Намек был более чем прозрачным, и спорить я не стал. И его и меня вполне устраивало то, что мы понимали друг друга в нашем деле.

В очередной раз мы расставались, не зная наверняка: увидимся ли снова. В очередной раз! Невесело улыбаясь, мы допили виски, которое нас не утяжеляло: малые порции со льдом, медленное возлияние и свежесть реки — это ли не кайф, без головокружения?!

Еще несколько минут, и мы стали прощаться. Барон напомнил о материалах.

— До конца года у меня кое-что будет, но жду тебя в начале следующего. Жду звонка, Максим!

От ресторана он уехал на своей автомашине, а я — на такси, но не к дому. До ближайшей площади. Такова сила привычки — осторожничать даже в дружественной нам стране. Как-никак, а спецслужбы в Ираке готовились в свое время английской администрацией. На такси я ехал с закрытыми глазами — это была защитная мера для моих нервов: араб-таксист по нашим меркам был явным камикадзе и по всем приметам верил в бессмертие.

Барон улетел в Лондон утром, а я — через несколько дней, в ночь. Темнящую ночь арабского Востока.

Последние часы перед отлетом я провел на крыше торгпредского дома. Кончился трудовой день города-гиганта. Солнце, менее яркое, чем днем, склонялось к горизонту. Его желтые лучи создавали изумительный контраст тепло освещенных стен домов с глубокими темно-синими тенями. На фоне неба вырисовывались четкие силуэты куполов, минаретов и пальм.

В пять часов, как бы перекликаясь, начали кричать муэдзины. Их записанные на магнитофонную пленку голоса раздавались рядом со мной и вдалеке.

«Алл-а-а-а! Мулл-ааа! Бесмелла-ааа!» Ненавязчиво, но внятно взывал муэдзин, что рядом, и ему вторили голоса с четырех сторон света. А город жил и не торопился прерывать свой ритм. Раньше я предполагал, что после призывов муэдзина все в городе должно замереть. Но… Рядом с домом проходила достаточно широкая улица, люди даже не прислушивались к голосу муэдзина — ни дети, ни мужчины, ни женщины — никто. Аллаху — аллахово, но не за счет дела.

Сказочный закат заворожил меня в последние часы пребывания в Багдаде. Солнце уходило за горизонт огромным оранжевым диском. Некоторое время узкая полоска неба вторила ему своим цветом, а потом — через лилово-коричневые тона — признаки дня пропали вообще.