Как всегда в таких случаях, Елизавета Фёдоровна не оставила посещённый регион без дальнейшего внимания. Уфимскую духовную миссию она взяла под своё официальное покровительство, оказывая практическую помощь в её работе, а Камско-Берёзовскому монастырю прислала как благословение собственноручно написанную икону Спасителя. Иконопись — ещё одно проявление подвижничества Великой княгини. К нему она пришла постепенно, после шитья на покровах, после рисунков для украшения риз. За столь ответственное дело всегда бралась с трепетом, духовно настроившись. Нередко советовалась со специалистами, в частности с отцом Павлом Флоренским. Образ, подаренный в Николо-Березовку, изображал на чеканном золотом фоне Спасителя как Царя Славы, сидящего на троне. Его правая рука благословляла, левая держала развёрнутый свиток с евангельскими словами: «Аз есмь Свет миру».

Великой княгине довелось ещё раз побывать в тех местах. Это случилось во время длительного паломничества, совершенного летом 1914 года в Пермскую губернию и на Урал. Вместе с ней в поездку отправились казначея Марфо-Мариинской обители В. С. Гордеева, традиционно сопровождавшая Елизавету Фёдоровну, гофмейстер А. П. Корнилов и генерал-майор А. А. Зуров, состоявший в должности управляющего конторой Двора Великой княгини. Последнего она практически выхлопотала на эту должность, помня его как одного из первых своих пажей и говоря, что «он благородный, прямой, честный человек и глубоко верующий — как раз, что мне нужно». Помимо обязательного протокола присутствие придворных объяснялось и участием в поездке сестры Елизаветы Фёдоровны, принцессы Виктории Баттенберг с дочерью Луизой.

Удивительно, но с годами Елизавета и Виктория становились всё ближе и ближе друг другу. Такие разные, непохожие ни характерами, ни интересами, они находили что-то общее в своих взглядах, в своём мироощущении. Старшую сестру характеризовали независимость мнений, увлечение философией и геологией, приверженность современным идеям. И вместе с тем она постоянно ощущала какое-то духовное родство с Елизаветой. В отличие от Аликс Элла казалась ей естественной и понятной, её жизнь (Виктория говорила «умение жить») виделась абсолютно правильной, а путь, выбранный после смерти мужа, достойным преклонения. Они совпадали в оценке многих вопросов, любили взаимное общение и старались по возможности чаще встречаться. «Я бесконечно наслаждаюсь обществом Виктории, — признавалась Елизавета, — превосходная женщина, что за ум, сердце, какое глубокое знание человеческой натуры и снисхождение к ней. Как всё здраво и определённо в её уме, который подкрепляется силой души, ободряющей простотой и безмерным руководством». Сёстры словно вернулись во времена своего детства и ранней юности, когда делили общие комнаты в Дармштадте, когда доверяли друг другу личные тайны и вместе переживали трагедии семьи. При каждом удобном случае Виктория приезжала в Россию, чтобы поддержать Эллу, а когда весной 1913 года серьёзно заболела и нуждалась в операции, Елизавета немедленно выехала в Англию, стремясь оказать сестре посильную помощь.