И вот наступает октябрь. 26 [октября] были арестованы все автомобили Земгора. 27 [октября] в 9 часов вечера раздался первый выстрел, а ночью начался гул интенсивной стрельбы. Бои продолжались до 2 [ноября].

Началась Великая Октябрьская революция.

Какое-то особое трепетно-радостное восприятие происходящего! Еще в годы студенчества были неясные стремления к свету, свободе, к социалистическому обществу… Молодая тогда оппозиция клокотала, но глухо и сдавленно… Лишь в наших студенческих песнях вроде:

прорывалась мечта, теперь вступившая в жизнь.

Главное правление предприятий Земгора перешло целиком в ведение Комитета государственных сооружений[1086], во главе которого стал тов[арищ] В. В. Куйбышев, и приняло другие организационные формы, а технический контроль и строительный отдел слились с общим отделом комитета, но работу я не оставлял ни на один день.

Наступило 1 Мая, и впервые на улицах Москвы новое убранство: развевались красные флаги свободы, художники дали чрезвычайно интересное и смелое оформление зданий, не забыты были даже деревянные лавчонки Охотного Ряда: они были все расписанные широким народным цветистым орнаментом.

Это был первый прекрасный праздник свободного народа, царили подлинный подъем и воодушевление, музыка играла на всех улицах. Наступила новая эра, и это чувствовалось во всем!

С 1-го мая был установлен распоряжением Правительства новый стиль[1087]. Это распоряжение сразу погребло многолетнюю сенаторскую комиссию Андриевского, вырабатывавшую в течение 5 (8) лет способ перехода со старого на новый стиль! А с 15 [мая] распоряжением Правительства было передвинуто время на 2 часа вперед[1088].

В начале июня ко мне как-то зашел Н. Г. Машковцев.

— Вот Вы, — обратился он ко мне, — знаете Кремль, русскую архитектуру и вообще памятники русского искусства, так не желаете ли Вы войти в состав Коллегии по охране памятников искусства и старины при Наркомпросе? Работа эта интересная и мне кажется, Вас должна заинтересовать.

В то время я еще работал в Совете Народного Хозяйства, но там работа меня не удовлетворяла и по моему призванию, и по раскинутости объектов. Здесь же сразу открывалась такая благодарная работа: восстанавливать Москву и Кремль![1089]

Конечно я с особой радостью принял такое предложение и уже на другой день был в б[ывшем] доме Лицея цесаревича Николая у Крымского моста[1090].

В опустелом неприветливом зале б[ывшего] лицея, в уголке за небольшим столом заседала пока маленькая группа энтузиастов — И. Э. Грабарь, Н. Г. Машковцев, Н. Б. Бакланов, Т. Г. Трапезников, секретарствует С. А. Детинов; меланхоличный молодой М. И. Сизов и О. В. Петрова изображают «канцелярию»; тут же зачем-то околачивается Татлин, выглядевший каким-то троглодитом, и в солдатской рваной шинели худая фигура профессора-ассиролога В. К. Шилейко стоит у окна и разбирает узенькую дощечку санскрита, а в глубине обширного зала на подоконнике сидит Вал[ерий] Брюсов и почитывает желтенькую книжонку «Универсальной библиотеки» (издание Антика)[1091], почитывает в каком-то ожидании чего-то.