Рассказывать ли вам, читатель, что такое происходит здесь? Говорить ли о том, как сегодня утром эти кораллы были сняты с дочери; как плакала девочка, расставаясь со своим единственным украшением, которое год тому назад покойный отец подарил ей к празднику? Нужно ли говорить, зачем все это было сделано? Конечно, нет. Скучно все это. Уйдемте отсюда. Вон на углу чайхана. Несколько расфранченных бай-бачей (молодых купчиков) сидят на ковре. Перед ними – поднос с лепешками, фисташками и изюмом. Хорошенький батча наливает из медного чайдуша в чашку чай и подносит каждому по очереди. Батча кокетничает и строит глазки. От него берут чашку, заставив его пригубить. Один из присутствующих всматривается в толпу, прищуривает глаза и медленно, как будто оправляя на себе халат, прикладывает правую руку к левой груди. Он узнал в толпе одну из знакомых ему кокоток и делает ей хушамат; она быстро проходит в своем нарядном, блестящем на солнце, светло-сером паранджи и осторожно оглядывается в сторону чай-хань،. А вот в толпе идет худой, угрюмый сарт и вполголоса разговаривает сам с собой. Остановился, не обращая внимания на то, что его толкают со всех сторон, выложил из кожаного мешочка, болтающегося на кушаке у левого бедра, несколько медных и серебряных монет на ладонь левой руки, осмотрел их, сосчитал, потыкал каждую указательным пальцем правой руки, осмотрелся зачем-то по сторонам, сложил деньги опять в мешочек и пошел дальше. Он ткач; он только что продал вытканную им за неделю материю, получил 1 рубль чистого барыша и идет теперь в капан (хлебный базар). На этот рубль он должен купить кусочек мяса, кусочек сала, несколько фунтов рису, чечевицы и муки, моркови, луку и дров, а жена его должна будет позаботиться о том, чтобы всего этого хватило им с двумя детьми на целую неделю.

Сколь хорош и поучителен этот базар! В нем жизнь или, по крайней мере, драма жизни, та живая, правдивая драма, которой не увидишь ни на каких подмостках, ибо на них наука драматического искусства не пускает те типы, которые во всей жизненной наготе мы видим здесь. Здесь все, и куски ярко-блестящего атласа, и отрепья старого, истасканного паранджи, и купцы, ворочающие десятками и сотнями тысяч, и ткачи, зарабатывающие один рубль в неделю, и расфранченная проказница, убежавшая из дому посмотреть на базар, и старуха, продающая лепешки, чего, чего тут нет!

Еще за полверсты, за версту слышится базарный гул, базарный шум. Пойдите ближе. Вы начнете различать какие-то нестройные звуки; войдите на самый базар, смешайтесь с толпой, откройте ваши глаза и уши, и вы услышите целую оперу; вы услышите и мягкий, плавный смех разъевшегося купчины, и надтреснутый, слабый вопль старухи, придавленной нищетой, и поединок двух бедняков, азартно торгующихся друг с другом за три гроша, которые ни один из них не хочет уступить другому, ибо эти три гроша – полторы лепешки, на которых в крайности можно прожить целый, длинный для голодного человека, день.