В том же Хивинском походе я познакомился со Скобелевым, который тогда был уже подполковником генерального штаба. Он пришел в Хиву не с нашим, туркестанским, а с кавказским отрядом[651].

Нашей батареей командовал покойный М.М. Перелыгин, добряк, хлебосол, старательно поддерживавший староартиллерийские порядки, бывший поэтому не командиром, а «старшим товарищем» офицеров батареи, которых всегда по староартиллерийскому обычаю звал не по чину, а по имени и отчеству, причем требовал, чтобы звали его и офицеры, что отнюдь не мешало образцовой дисциплине, ни разу ничем не нарушенной в батарее за мое время.

К нашей же батарее долгое время был прикомандирован штабс-капитан гвардейской конной артиллерии Н.А. Ермолов, сын известного кавказского Ермолова.

Ермолов по своей службе в гвардии был в самых близких, приятельских отношениях, на ты, со Скобелевым, с Евгением Макс. Лейхтенбергским, бывшим в нашем отряде, с А. Криднером, раньше служившим в гвардейской кавалерии, а потом переведенным в семиреченское казачье войско, и с иными подобными.

Вся эта публика через Ермолова познакомилась с нашим батарейным командиром, и часто пользовались широким походным гостеприимством М.М. Перелыгина.

Поэтому со всеми ними были не только знакомы, но даже и в более или менее приятельских отношениях и все мы, младшие офицеры батареи.

То было особое время, героическая эпоха русского Туркестана, когда наш походный бивак, или лагерь, по своему внутреннему быту во многих отношениях походил на запорожский «Кош» давно минувших времен.

В июле, во время того же Хивинского похода, мы были в Туркмении. Когда стояли Ильялы, в отряде говорили о том, что Скобелев, по словам одних, получил, а по уверениям других – выпросил себе очень опасное поручение: произвести рекогносцировку в прилежащей степи в одиночку.

Поговорили и забыли.

Месяца через полтора, перед уходом из Хивы в Ташкент, в отряде опять пошли разговоры о скобелевской командировке. Все громче и громче начали говорить, что эта командировка, за которую Скобелев по статуту, как офицер Генерального штаба, должен был получить (и впоследствии, действительно, получил) Георгия 4-й ст.[652], представляется очень подозрительной, ибо, во-первых, Скобелев, пробыв в отлучке очень недолго, представил что-то уж слишком подробный отчет о своей рекогносцировке; а во-вторых, о каких-то некрасивых подробностях этой авантюры будто бы проболтался слуга Скобелева, настоящий русский мужик, подстриженный в скобу, которого Мих. Дмитр. привез из своего имения и которого я несколько раз видел, когда три отряда, наш, кавказский и оренбургский, стояли еще в Хиве.