– Уходите, господа. Своевременно всё узнаете, – слышался стереотипный, неизменный ответ.
Очень было обидно. Завтра в иностранных газетах все будет напечатано, а нам даже подойти к крыльцу дачи не дозволялось. Не знаю, как другие репортеры, а я решил уйти. Редактор будет недоволен отчетом. Но как быть? Г-це, я видал, исписал два листа, другие тоже не стеснялись врать; какой-то фотограф даже снял вид дачи.
Все это завтра будет сообщено публике. А когда же появится правда без прикрас? Вероятно, очень не скоро, разве при судебном разбирательстве дела. Но и тут о многом непременно умолчат.
Система умалчивания, пропусков, господство секрета – остатки режима старого порядка. Не пора ли это оставить?
Публика искренно негодовала; все сочувствовали несчастию Столыпина и кого-кого только не винили! Замятина, Федорова, зачем слабо контролировали просивших аудиенции; ругали охранников – как они недосмотрели. Даже погибшего швейцара Дементьева винили: как он мог всех пропускать?
А как он, швейцар, мог кого-либо не пропустить?
Более хладнокровные рассуждали правильнее. Зачем было Столыпину допускать приемы просителей с улицы, без предварительного опроса и справок? Людям, имевшим серьезное дело, эти справки не помешали бы, а разную дребедень, набивавшуюся в прихожей министра, просто не следовало пускать.
Министр искал популярности, щеголял бесстрашием – и едва не погиб.
Но кто же те, которые бросали бомбу, перебили нескольких невинных людей?
Искатели правды, свободы? Полноте, господа утописты! Никакой правды и свободы не добиваются бомбисты, бросающие снаряд в толпу в расчете, что авось среди десятков невинных жертв пострадает и обреченный их подпольным судом сановник, очень часто далеко не худший.
Убивают у нас крайне бессмысленно и беспощадно. Когда же это кончится?
Пугачева, слава богу, нет, но пугачевщины – сколько угодно.
А. П. Столыпин В Елагинском дворце1
А. П. Столыпин
В Елагинском дворце1
Трехлетним ребенком переступил я впервые порог этого белого дворца. 1907 год… После взрыва на Аптекарском острове государь предложил нам жить летом на Елагине. Мы пользовались этим царским гостеприимством весной и осенью. В последний раз – в 1911 году. Выстрел Богрова изменил тогда наш образ жизни…
Из царских резиденций Елагин был самой небольшой. Навещавшая нас княгиня Зинаида Юсупова говорила, что этот дворец напоминает ей Архангельское (когда-то воспетое Пушкиным), но «в меньших размерах». Пусть небольшой, но светлый и благоухающий дворец с его оранжереями, известными тогда на всю Россию. Господствовал там старший садовник – обрусевший немец Зюсмейер. Под его руководством каждые два дня во всех вазах дворца обновлялись цветы – всегда утонченное сочетание ароматов и красок. Букеты и тишина в покоях, предназначенных для царского отдыха…