– Не вранье это? Министр убит?

– Не знаю. Говорят, только ранен.

– Лечу…

И Г-це исчез. Из кабинета выскочил редактор и накинулся на двух скромных жидков. Один был хром, другой страдал сахарной болезнью.

– Вы чего тут сидите? Почему не едете на место катастрофы. Марш!

Жидки моментально стушевались.

– А вы? – обратился он ко мне. – Вы привезли известие первой важности и медлите здесь?

Я было заикнулся, что трое уже поехали.

– Поезжайте, не жалейте расходов, собирайте сведения, слухи, запишите, что говорят. Кто бросил бомбу, а главное: пострадал ли Столыпин? Я выпущу добавление к номеру.

Нервный редактор кипятился. Пришлось ехать. На улице уже знали о катастрофе, хотя смутно. На пароходик у Летнего сада я едва попал, так он был переполнен пассажирами. Все стремились на Аптекарский остров. О бомбистах толковали с азартом:

– Нигилисты, сказывают, бонбу пущали.

– Они самые.

– Енто два жида! – поправил сторож в сюртуке с галунами. – И разорвало самого министра и всех генералов, что с ним были, на тряпки разорвало.

– Врешь. Сказывали, министр целехонек. А генералов двух точно разорвало.

Сторож в галунах обиделся.

– Мне ли не знать? Убит, говорю вам, министр. В наш епартамент дали сейчас же знать. Мне сам старшой сказывал, что у генеральской вешалки стоит.

Купец, сидевший возле меня, перекрестился.

Пароход подошел к пристани Аптекарского острова.

После взрыва прошел с небольшим час, но уже масса полиции, цепь солдат и жандармы тесно окружали полуразрушенное здание министерской дачи. От входного крыльца не осталось следов – зияла огромная темная дыра с торчавшими оттуда обломками и балками обрушившегося потолка… Близко подойти и разглядеть было невозможно. Не допускали. Охрана была строгая; суетились, бегали, командовали – словом, спустя лето в лес по малину пошли.

Полиция не допускала подойти к даче. Мне, однако, удалось проскользнуть за цепь; за мною проскользнуло еще человека два, тоже репортеры, уж не упомню, каких изданий.