13–14 августа 1882 года в Женеве, во время музыкального фестиваля, собрались около пятидесяти представителей анархистского движения из Франции, Юрской федерации и Италии: французы, немцы, швейцарцы, русские… Обсуждался вопрос о размежевании анархистов со всеми другими партиями. Заслушав доклады о положении на местах и росте движения из Лиона, Сета, Марселя, Парижа, Гренобля, Монсо-ле-Мина и различных городов Швейцарии, участники провозгласили: «Долой бога, долой отечество, правительство, буржуа, ведь наш единственный враг – это господа!» В выпущенном манифесте к рабочим Европы говорилось о солидарности со всеми, кто совершает революционные действия доступными средствами, не обращая внимания на законы[874].

Казалось бы, предложения и планы Кропоткина встречают поддержку в анархистском движении. Но… Все это только на бумаге. Бесконечные разговоры, повтор фраз, резолюции. Единственное, до чего удается действительно договориться, было подытожено в следующей фразе: «Мы едины, потому что мы разъединены». В анархистском движении все больше побеждают индивидуализм, дезорганизованность и ориентация на громкие акты, которые призваны разбудить массы. Но массы спят и не собираются просыпаться. А между тем покушения и бомбы все сильнее оттесняют на второй план работу по организации трудящихся и ведение повседневной экономической борьбы. Для анархизма это был тупик…

* * *

Но Кропоткин возлагает надежды на Францию, где с начала 1880-х годов заметен рост анархистского движения, возникают все новые группы, которые обретают влияние среди трудящихся. В этом Петр Алексеевич имел возможность убедиться еще в 1881 году, когда ехал из Тонона в Лондон и выступал с лекциями в Лионе – «столице» французского анархизма, Сент-Этьене и Виенне. Отсутствие перспектив для анархистской работы в Британии и нездоровье, вызванное лондонским климатом, все чаще заставляли подумать о переезде во Францию. «Здоровье мое совсем плохо: лихорадка, желудок не варит…» – жалуется Петр Алексеевич Лаврову[875]. «Я был уверен, что там меня скоро арестуют, но мы часто говорили друг другу: „Лучше французская тюрьма, чем эта могила“», – вспоминал Кропоткин[876].

Французским приверженцам Кропоткина удалось потеснить индивидуалистов – приверженцев полной автономии личности вплоть до роспуска анархистских организаций. Группы в Париже и Южной Франции примкнули к Юрской федерации и Лондонскому бюро[877]. Благодаря его усилиям Юрская федерация распространилась по всему французскому Югу, обзаводясь сторонниками в Лионе, Марселе, Нарбонне, Бордо, Роанне, Ниме и Сент-Этьене. В качестве ее секций действовали Революционная федерация с центром в Лионе и созданная в сентябре 1882 г. «Федерасьон стефануа» (как называли жителей Сент-Этьена). Оттуда, – сообщала германская полиция, – анархизм вновь распространился дальше, в Париж и на Север Франции. «Принципами обеих федераций являются атеизм, коммунизм, анархизм, соответственно, абсолютная автономия индивида; они провозглашают самую глубокую тайну относительно всех решений и максимальную осторожность при приеме новых членов». В одном лишь Лионе и окрестностях, по этим данным, насчитывалось восемь тысяч сторонников[878].