Суд в Лионе начался 8 января 1883 года. На скамье подсудимых оказались пятьдесят два анархиста, обвиненных в подстрекательстве к убийствам и поджогам, организации взрыва и принадлежности к Интернационалу, запрещенному во Франции (еще четырнадцать судились заочно). Среди них был «цвет» анархистского движения: Кропоткин, рабочие Жозеф Бернар (1856–1908) и Туссен Борда, Эмиль Готье и другие. Как ни старались свидетель обвинения – начальник лионской тайной полиции и прокурор, доказательств причастности обвиняемых к широкомасштабному заговору, волнениям в Монсо-ле-Мине и взрыву в Лионе представить не удалось. Анархисты защищались великолепно и превратили суд в настоящую трибуну для обличения государства и капитализма. «Этот процесс, во время которого были произнесены воспроизведенные всеми газетами блестящие анархистские речи такими первоклассными ораторами, как рабочий Бернар и Эмиль Готье, и во время которого все обвиняемые держались мужественно и в течение двух недель пропагандировали свое учение, имел громадное влияние, расчистив ложные представления об анархизме во Франции, – свидетельствовал Кропоткин. – Без сомнения, он в известной степени содействовал пробуждению социализма и в других странах… В состязании между нами и судом выиграли мы. Общественное мнение высказалось в нашу пользу»[888].
Отвечая на вопросы обвинения, Петр Алексеевич держался твердо и бескомпромиссно. Он отказал говорить о своих действиях за пределами Франции, но признал свои анархистские убеждения и участие в издании
В последний день процесса, 19 января, молодой анархист Фредерик Трессо (1861–?) от имени сорока семи обвиняемых зачитал знаменитую декларацию, в которой публично объяснялось, «что такое анархия, кто такие анархисты». Текст был составлен Кропоткиным. Мы – это тысячи трудящихся, которые требуют «абсолютной свободы, ничего, кроме свободы, всей свободы», говорилось в заявлении. Каждый человек имеет право делать то, чего он пожелает, и не делать того, чего он не хочет, – право без всяких искусственных ограничений удовлетворять все свои потребности, считаясь лишь с естественными пределами и потребностями ближних. Эта свобода несовместима, далее, с существованием какой бы то ни было власти человека над человеком, будь она монархической или республиканской. Зло коренится не в той или иной форме правления, но в самом принципе авторитета, и потому анархисты стремятся заменить государственное управление свободным соглашением между людьми. Но свобода, говорилось затем в декларации, невозможна без равенства, поэтому общественный капитал не должен оставаться в руках немногих, в руках частных собственников, – он призван принадлежать всему обществу, всем его членам вместе: «от каждого по его способностям, каждому по его потребностям». «Мы требуем хлеба для всех, работы для всех, для всех также независимости и справедливости!»[890]