Они обсуждали с Кропоткиным самый широкий круг вопросов: от теории муниципального социализма, который, по мнению Петра Алексеевича, шел на пользу только капиталистам и помещикам, до, разумеется, революции в России, ставшей главной темой их бесед. «В его манере разговаривать, – вспоминал позднее Брупбахер о беседах с Кропоткиным, – проявлялся теплый интерес и могучее естественное очарование, внезапно прерывавшееся гневом на марксистских и русских социалистов-революционеров. Этот гнев легко подталкивал его к несправедливым замечаниям. Но это не внушало отвращения, скорее, мне это, наоборот, нравилось, как жажда справедливости и беспокойства. Это была жажда справедливости живого человека, который ненавидит и любит с одинаковым теплом. ‹…› Кропоткин резко высказывался о Марксе и еще резче об Энгельсе. По его мнению, Энгельс оказывал на Маркса самое дурное влияние»[1371]. Их встреча закончилась весельем: Гильом играл на пианино, а Кропоткин «танцевал с девочками, всячески дурачился и шутил»[1372].

Но скоро настал конец тусовкам и веселью. Из Парижа в Бретань приехала Мария Гольдсмит, теперь взявшая на себя роль секретаря Кропоткина. Они договорились о его поездке в Париж и программе встреч с различными анархистскими группами и активистами. 15 сентября Петр Алексеевич с дочерью Сашей, женой Аитова и Бреалями отправились в столицу Франции, где он не был уже восемнадцать лет. Софья Григорьевна возвращалась в Англию.

Кропоткин поселился у художника Огюста Бреаля (1868–1941), сына профессора[1373]. Пребывание в Париже было заполнено встречами со старыми и новыми друзьями. Он навещает Жана Грава в редакции Les Temps Nouveaux. Они обсуждают вопросы анархистской пропаганды и антимилитаризма – очень популярной темы для французских анархистов. Кропоткин выступает против пацифистского призыва к «стачке призывников» – массовому бойкоту военной службы. Именно этот метод борьбы пропагандировали французские анархисты и синдикалисты. Почему? Он опасается, что это сыграет на руку Германской империи, которая готовится к новой войне против Франции. Нет, Петр Алексеевич отнюдь не сторонник защиты существующего республиканского режима. Его альтернатива такова: «Делаем революцию и марш к границам» – защищать новую, уже революционную Францию. «Если во Францию вторгнется какая-либо военная держава, долг революционеров – не сидеть сложа руки и предоставить интервенту карт-бланш. Он в том, чтобы начать социальную революцию и защищать территорию революции с тем, чтобы продолжить ее»[1374], – писал он. Ни пораженчество, ни оборончество, ни патриотизм! Как странно для сторонников выбора «меньшего из двух зол» и «дихотомического» подхода! Но так в то время считал Кропоткин. Недобросовестный журналист Пьер Милль (1864–1941) исказил высказывания Петра Алексеевича, попытавшись представить его сторонником обороны существующего, капиталистического государства. Этому поверили даже некоторые анархисты, и позднее Кропоткину пришлось с негодованием опровергать домыслы.