Кропоткин по-прежнему ужасно себя чувствует. Общая усталость, боль в горле, кашель, проблемы с сердцем[1381]. Но новости «из дома» заставляют его воспрянуть духом. «В России началась революция. Раз выступила Москва – вся Россия поднялась с нею, – пишет он Марии Гольдсмит. – Все это доказывает только, что с нашими заграничными газетами мы теперь всегда будем запаздывать. Какое теперь кому дело до Думы и до наших рассуждений о работе в профессиональных союзах! ‹…› Много неприятностей придется пережить в эти годы, но зато, родные мои, и много радостей. Ведь это революция, именно такая, какая была в 1790–[17]93 гг., только 100 лет спустя…»[1382]

Петр Алексеевич не питает иллюзий. В послании к участникам большого митинга солидарности с революцией в России, который был созван 3 ноября 1905 года в Уайтчепеле, он предупреждает: да, народ одержал первую победу. Но пока все уступки власти – это обещания, вырванные с помощью всеобщей стачки. Обещания, данные с ножом у горла! Император и бюрократия попытаются отыграть назад. Поэтому трудовой народ должен вооружаться и двигать революцию дальше![1383]

И нужно воспользоваться сложившейся ситуацией для того, чтобы укрепить анархистское движение, а затем бороться за новое безвластное общество. «Теперешний революционный период продлится не год и не два. Но он пройдет, – пишет он членам женевской редакции "Хлеба и Воли". – И в этот период должна сложиться такая анарх[ическая] партия, кот[орая] будет не только боевою партиею нападения… а партиею, представляющей собою анархический склад мысли в его существенных теориях, в его понимании преобладающей роли народа, в его понимании значения различных партий в революционной и вообще прогрессивной жизни народа и т. д. – партиею, кот[орая] должна пережить саму русскую революцию, какова бы ни была роль, сыгранная ею в революции»[1384]. Иными словами, как бы ни завершилась революция, каковы бы ни были ее итоги, анархисты должны стать влиятельной политической силой, завоевавшей доверие среди народа…

* * *

Петр Алексеевич знакомится с бывшим священником Георгием Аполлоновичем Гапоном (1870–1906), лидером расстрелянной рабочей демонстрации 9 января. В эмиграции Гапон разочаровался в политических партиях – эсерах и социал-демократах – и судорожно искал новые пути развития общественного движения. Как писал Кропоткин Марии Гольдсмит, тот «убедился, что ему нельзя работать вновь» с эсерами, и «основывает свой рабочий союз по всей России»[1385]. Его организацию, действовавшую независимо от политических партий, Кропоткин, конечно, не считал анархистской. Но в пример ставил, несколько идеализируя: «…рабочие должны вооружаться сами и так же независимо вести это дело, как независимо вели свое дело в Петербурге, в организации Георгия Гапона»[1386].