В ответ на доводы Витте Комура перечислил новые исторические доказательства в пользу Японии. «Что же касается замечания г-на Витте, – не без язвительности сказал он, – что Россия не предполагала создать из Сахалина базы для нападения, я считаю, что если бы театром войны была не Маньчжурия, а Приморская область, то Сахалин явился бы такой базой. Ныне России остается лишь признать совершившийся факт, Япония же готова дать всякие гарантии относительно безопасности Приамурья».
Витте, в свою очередь, продолжал делать возражения против японских притязаний, говоря, что, по его мнению, до занятия Сахалина Муравьевым Япония не придавала значения владению островом. «Народное чувство в Японии вытекает из чувства сожаления по поводу того, что остров не был занят, когда это было легко сделать. В России же это народное чувство гораздо серьезнее, и его нельзя игнорировать, если мы хотим заключить мир».
После двухчасовых прений с полной определенностью выяснилось, что никто не хочет уступить и что соглашение по этому пункту недостижимо. Ввиду непримиримых разногласий <…>, было решено перейти к обсуждению следующего пункта, а пока сделать перерыв до трех часов. Тон обсуждения был все время спокойный. Страсти с обеих сторон видимо улеглись, уступив место более трезвому настроению.
В час подали обычный завтрак. Сергей Юльевич не завтракал и, пока мы сидели за столом, прогуливался по столовой. Он уже несколько дней нездоров и сидит на диете. До сих пор мы с японцами держались на строго официальной ноге, прибегая к любезному посредничеству добрейшего мистера Перса. Сегодня Витте отступил от этой тактики, спросив барона Комуру, как он себя чувствует и любит ли здешнюю пищу. Комура ответил, что к американской пище привык, ибо жил в Америке, и что к тому же они получают из Японии некоторые съестные припасы и лакомства. Этот обмен любезностей вызвал улыбку на невозмутимых лицах японцев. <…>
По газетным отзывам, еврейские банкиры вынесли отличное впечатление из свидания с Витте, охарактеризовав его как либерального и гуманного государственного деятеля, притом замечательно прямого и искреннего. Газеты выставили его поборником равноправия евреев и свободы вероисповеданий, что будто бы подтверждается его заступничеством за старообрядцев и штундистов. <…>