Господи, спаси и успокой Россию!

Всем сердцем твой

Ники

Петергоф. 27 октября 1905 г.

Милая, дорогая моя мама,

Пользуюсь отъездом Извольского, чтобы поговорить с тобой немного по душе. Думаю, что последнее мое письмо, хотя и длинное, было очень неясное и слабое. Надеюсь, Извольский лучше объяснит и расскажет тебе все то, что он видел и сам слышал, нежели я это сделаю.

Прежде всего спешу тебя успокоить тем, что в общем положение стало, конечно, лучше, чем оно было неделю тому назад!

Это бесспорно так! Также не может быть сомнения в том, что положение России еще очень трудное и серьезное.

В первые дни после Манифеста нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла.

Результат случился понятный и обыкновенный у нас: народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как ⁹/₁₀ из них – жиды, то вся злость обрушилась на тех – отсюда еврейские погромы. Поразительно, с каким единодушием и сразу это случилось во всех городах России и Сибири. В Англии, конечно, пишут, что эти беспорядки были организованы полицией, как всегда – старая знакомая басня! Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам, инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям. Случаи в Томске, Симферополе, Твери и Одессе ясно показали, до чего может дойти рассвирепевшая толпа, когда она окружала дома, в которых заперлись революционеры, и поджигала их, убивая всякого, кто выходил.

Я получаю много телеграмм отовсюду, очень трогательного свойства, с благодарностью за дарование свободы, но с ясным указанием на то, что желают сохранения самодержавия. Зачем они молчали раньше – добрые люди? Всю эту неделю я прощался с министрами и предлагал новым занять их места. Об этих переменах Витте меня просил раньше, но у него не все кандидаты согласились пойти. Вообще, он не ожидал, что ему будет так трудно на этом месте.

Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение. Мне не нравится его манера разговаривать с разными людьми крайнего направления, причем на другой же день все эти беседы попадают в газеты и, конечно, навранными. Я ему говорил об этом, и, надеюсь, он перестанет. К сожалению, Трепов уходит. Он давно меня предупреждал, что, если Витте будет назначен, то им вместе служить невозможно.

Хотя они ладили первые дни, и сам Витте очень хвалил действия Трепова, тем не менее постоянно возникали разного рода затруднения. Как это ни жаль, но я должен уступить настойчивым просьбам Трепова убрать его; он, бедный, совершенно выбился из сил, потому что никто из господ министров ему ни в чем не помогал! Он действовал молодцом в эти тревожные дни в Петербурге, и только благодаря ему и удивительной выдержке войск не произошло страшного кровопролития. Офицеры и солдаты очень озлоблены бывшими манифестациями с красными и черными флагами и самыми невозможными речами на улицах. <…>