Переписка Николая II и Марии Федоровны (1905–1906) // Красный архив. 1927. № 3. С.160–161, 166–170, 173–174.
И. В. Гессен В двух веках: жизненный отчет Продолжение
В двух веках: жизненный отчет
Борьба за конституцию (1904–1905)
Борьба за конституцию (1904–1905) Борьба за конституцию (1904–1905)На другой день после опубликования Манифеста [17 октября] нам, Набокову и мне удалось с первым отшедшим в Петербург [из Москвы] поездом выехать домой. Мы оказались в одном отделении с кн<язем> П.[Н.] Трубецким, московским предводителем дворянства, Д. Н. Шиповым и М. А. Стаховичем, которых граф Витте вызвал для переговоров об образовании первого конституционного министерства. Дома жена мне сообщила, что за время моего отсутствия несколько раз звонил Витте по телефону и выражал свое недоумение и недовольство, узнав, что меня нет в Петербурге. Я тотчас же позвонил к нему и в ответ на поздравление услышал раздраженный голос, чуть ли не прямой выговор за то, что в самое нужное время «неизвестно зачем, исчез», и приглашение (по тону больше напоминавшее требование) немедленно приехать к нему.
Я застал его чрезвычайно возбужденным, большими шагами он из угла в угол мерил свой огромный кабинет, ковер которого был буквально усеян надорванными большими конвертами. Витте сразу стал жаловаться на трудности своего положения, и я воспользовался этим, чтобы сказать, что для успокоения общественного возбуждения нужно сделать какой-нибудь «жест», и прежде всего немедленно объявить свободу печати. Мне уже было известно, что петербургские газеты решили тотчас же по прекращении типографской забастовки выйти в свет без соблюдения цензурных правил (как тогда выражались, «явочным порядком»). Сказать ему об этом решении я не мог, ибо он, чего доброго, принял бы предупредительные меры, но, в интересах столь необходимого тогда авторитета власти, мне казалось желательным, чтобы свобода печати была октроирована. Однако добрый совет вызвал резкую вспышку гнева. «Да что вы мне толкуете! Только что был у меня такой авторитетный ученый, как Таганцев, и уверял, что выработка закона о свободе печати требует много времени и труда». – «Проф<ессор> Таганцев, – отвечал я, – совершенно прав: для выработки исчерпывающего закона требуется много времени. Но то, что нужно сделать немедленно, – упразднить предварительную цензуру, чтобы потом не было поздно, – можно изложить в 5 мин<ут>, и это сейчас можно было бы сделать за вашим письменным столом». – «Ах, оставьте! у меня и без того достаточно забот. Думали ли вы, что уже начинаются выборы в Госуд<арственную> думу и на ходу нужно менять избирательный закон? А вот лучше скажите, кто из общественных деятелей мог бы войти в кабинет министров». Я ответил, что прежде чем об этом говорить, необходимо было бы уволить наиболее неприемлемые для общественного мнения фигуры, в частности и в особенности тов<арища> министра вн<утренних> дел Трепова. Но это вызвало еще сильнейшее раздражение: «Вы воображаете, что всё так просто делается. А мне с величайшим трудом удалось добиться отмены ужасного назначения. Был уже подписан указ о назначении Коковцова председателем Департамента экономии Гос<ударственного> совета». – «Но, Сергей Юльевич, уверяю вас, – это-то вовсе не интересует общественное мнение». Витте упорствовал, и было ясно, что дальше разговаривать не о чем.