Задумали мы как-то вчетвером (Володя Корнилов, Володя Войнович, Фазиль Искандер и я) заглянуть в недавно тогда открывшийся большой пивной бар на Новом Арбате, посидеть, попить хорошего, настоящего пива. Не могу сказать, чтобы четверка эта была так же неразлучна, как знаменитые четыре мушкетера Дюма-пэра, но тем не менее это была тогда — одна компания. (Размолвки и ссоры начались позже.)

Сказано — сделано. Схватили такси и — поехали.

Очередь при входе в бар, конечно, была, но — небольшая: постоять пришлось не больше получаса.

Пока мы стояли, издали нас заметил и помахал рукой Толя Гладилин. Подошел. Мы немного поговорили. Он выразил сожаление, что не может к нам присоединиться, и ушел, завистливо вздохнув на прощанье:

— Ваше дело молодое.

Был он, надо сказать, существенно моложе самого молодого из нас — Володи Маленького, как мы, в отличие от Корнилова (Володи Большого), именовали Володю Войновича.

В баре мы посидели хорошо и пива выпили порядочно. И хотя, покидая заведение, мы предусмотрительно заглянули в сортир, не успев дойти до Никитских Ворот, почувствовали, как нестерпимое желание вновь облегчить мочевой пузырь с жуткой силой овладевает нами.

«Пиво дырочку найдет!» — весело вспомнил я любимую поговорку моего друга Поженяна. Но нам было уже не до веселья, поскольку выяснилось, что с самого детства знакомый мне подземный туалет близ памятника Тимирязеву на Тверском бульваре, куда я уверенно вел всю нашу компанию, закрыт на ремонт.

Положение становилось угрожающим.

И тут кто-то из нас (кажется, Корнилов) вспомнил, что где-то совсем рядом, в каком-то из близлежащих переулков (вспомнил: Южинский. Вот как он тогда назывался!) живет наша подруга Зоя со своим мужем Светом.

Свет, Светик — это было его детское имя, которое прилепилось к нему на всю жизнь. По-настоящему его звали — Феликс. Феликс Светов. Он был тогда довольно известным «новомирским» литературным критиком. Светов — это, конечно, псевдоним, образовавшийся от того же его детского имени и давно уже вытеснивший не только из памяти всех, кто его знал, но даже, наверно, и из собственной его памяти родовую фамилию, доставшуюся ему от отца.

Отца Феликса звали — Цви Фридлянд. Был он известный советский историк, автор фундаментальных монографий о Дантоне, Робеспьере и других вождях Великой французской революции. В 30-е годы — декан исторического факультета МГУ. В 37-м, разумеется, расстрелян. (Помимо разных других грехов — в основном, конечно, мнимых, — ему припомнили, что на заре своей революционной деятельности, прежде чем вступить в железные ряды РКП, он был членом ЦК еврейской рабочей партии «Паолей-Сион», а стало быть, сионистом.)