Приступив к должности, О. Н. опять вспоминает о «Сирано де Бержераке». Эта пьеса, причем только в переводе Айхенвальда, ему зачем-то чрезвычайно нужна. На всех этапах его режиссерской деятельности, включая последний день физической жизни.

Из письма (1972) переводчика в город Павлодар, Казахстан, режиссеру О. Потоцкому. Юрий Айхенвальд пишет: «Спасибо за то, что прислал афишу и программу, и, главное, за то, что добился, наконец, своего — поставил Сирано. Жаль только, что, судя по тому, что говорил Саша Асаркан, это, видимо, не надолго: ведь если ты в августе будешь тут на „бирже“, то, значит, в следующем сезоне спектакль идти не будет. Или у тебя есть Сирано на замену? Вообще после „Современника“ мой перевод ставил в прошлом году Калининградский театр. Но оттуда в конце сезона и Роксана и Сирано ушли. Роксану, <…>, я встретил в Томске, когда был в тамошнем театре в командировке от ВТО, и она мне рассказала о спектакле, который в основе имел все ту же лестницу (как и „Современник“), только эта калининградская лестница была человеческая, т. е. по ней можно было ходить не то что в „Современнике“, где на символической лестнице-пирамиде можно было только „играть“…»

(Вообще-то драму «Мастера» в 1968 году театр «Современник» ставил тоже в переводе Айхенвальда. С болгарского.)

«Олег Ефремов, — продолжает Айхенвальд, — в 1972 в филиале МХАТ’а тоже еще в прошлом году начал ставить „Сирано“, т. е. пока это делают „режиссеры-стажоры“ <нрзб.> и Десницкий. Но судя по тому, что с начала их работы вот уже второй сезон подошел к концу, а ничего еще не видно, боюсь, что дело это засохнет — уже не „на корню“, но, видимо, „в процессе роста“. Сирано должен играть Стриженов, Роксану — Мирошниченко…»

Как ни перечитывай, назвать это письмо доброжелательным по отношению к «Современнику» образца 1964-го и МХАТ 1972-го не получится. У меня впервые закралось подозрение, что не все гладко. По легенде, отображенной даже на афише 1 октября 2000 года, когда вышел «Сирано» памяти Ефремова и Айхенвальда, можно решить, что они были друзьями всегда, в горе и в радости. Но по письму Айхенвальда видно, что в 1964-м переводчик был как минимум недоволен сценографией, а в год, когда Ефремов возглавил МХАТ и, прошу заметить, немедленно начал ставить — хоть и в филиале, хоть и руками «стажоров» (по-моему, эта намеренная ошибка говорит об иронии) — тот самый спектакль, который для него лейттема, переводчик недоволен сроками и не верит, что спектакль выйдет. Вообще выход спектакля — это немалые деньги, успех, и я понимаю нетерпение переводчика. Но сквозит здесь и что-то другое: быть может, характерная злость талантливого изгоя к тоже талантливому, но везунчику, любимцу женщин, публики, а главное — Системы.