Все люди — актеры? В самом деле: росла барышня, книжки читала, вдруг встречает какого-то оболтуса с крепкими мышцами, чмок — и начинает играть роль, например, жены. Откуда? С чего это? А роль уже написана. Барышня, ты только играй по тексту, а мы тебе поможем. Тут есть С? Есть. С — так называемое общество, и оно уверено, что знает правила (то есть текст роли жены) и может проверить исполнение. Оно даже за билет платит: и на свадьбу конверт, и ясли строит, оно везде. Есть и безбилетные контрамарочники — общественники, с активной гражданской позицией. Они тоже уверены в своем знании текста. Весь мир театр — этого не отнять.

Пересматриваю фильмы с Ефремовым. Ищу, где глаза крупно, свет фронтальный — нахожу любимые кадры, но самый знаменитый снят в черно-белом кино: таксист в «Трех тополях на Плющихе». Спустя годы фильм раскрасили, верить своим и чужим глазам стало невозможно тем более. Остается выбор: считать глаза реального Олега Николаевича Ефремова зелеными согласно анкете для выездного дела, подписанной им собственноручно.

Хитрющие древние римляне отгородились от дураков стеной прелестных афоризмов. Например: «После того не значит вследствие того». Могу добавить: и до того не значит вследствие того. Чуяли римляне: выйдет необычный спектакль студии Ефремова «Вечно живые» — и стремительные историки напишут: это было в оттепельные годы! Или еще: хрущевская оттепель! В культуре подъем и порыв к свободе! Так вот: спектакль вышел в апреле, а ХХ съезд был в феврале 1956-го. И вот честное слово — ни Хрущев, ни 1349 делегатов не посылали Ефремову на визу текста секретного доклада про преодоление культа личности. Но вы уловили что-то такое в воздухе, ощутили новый язык и новый стиль. Делать так больно и так радостно всем людям одновременно — для этого нужен медийный инструментарий. Хотя бы стилистический.

А газетчики хоть и пластичны, но перо привыкает и к стилю, и к идейно-тематическому содержанию. Трудно слезают с объезженного конька-горбунка. Например, когда в апреле 1986 года рванул Чернобыль, газеты поначалу промолчали. Но информация была придержана не только по сумасбродной прихоти главлита. Еще и потому, что журналисты не умели сообщать о катастрофе обществу, в котором по определению не может быть ни катастроф, ни трагедий, их просто не может быть, не может…

— В девяностых научились: катастрофа стала ежедневной. Я сказал о катастрофе в 1992 году со сцены Колонного зала, когда меня поздравляли с 65-летием. Вышел на сцену и сказал.