В духе правду и только правду выступает любой литератор, пишущий в рассуждении быть объективным, от себя, о времени, о себе во времени, о виденном и пережитом лично, и я тоже хотела бы о времени, о себе, только правду. Ее, к счастью, нет, но искать надо. Этический кодекс биографа? Его нет. Писатель не подчиняется профессиональному этическому кодексу. Его нет. У журналистов, юристов, педагогов есть. У писателей нет. Тем более у театрального писателя — нет и не может быть профессиональной этики ввиду отсутствия соответствующего сообщества. Дело именно в сообществе: профессиональную этику формирует профессиональное сообщество для саморегулирования. Ввиду отсутствия сообщества театральных писателей у единичного специалиста, называющего себя театральным писателем, тем более руки свободны. Из записных книжек Ильфа: «Книга высшей математики начинается словами: „Мы знаем“». По-моему, любой мудрый биограф перед началом сочинительской деятельности должен вывешивать баннер с этой абсолютно одесской фразой Ильфа на рабочий стол — или прямо на стену. Чтобы чувство юмора не оставляло его до слова Fin ни на секунду. И к Ильфу добавить эпиграф из Есенина:

— На все это я бы ответил фразой из моей статьи о Питере Бруке: «Знание Бруком Шекспира даже противно, так и хочется ему сказать: „Питер, ну попробуй, отнесись к Шекспиру по-новому“. Хотя все равно, когда он ставит Шекспира, он всегда открывает его заново». Пусть и они откроют книгу своей памяти заново.

* * *

— Катастрофа. Годы с воровским привкусом. Время убивает. Каждый ранит, последний убивает: надпись на средневековых часах. О девяностых общество не договорилось до сих пор. Нет общего мнения: для одних те годы «лихие», для других — «святые». Одни получили небывалые возможности, другие — и их большинство — вдруг оказались нищими…

— Ты, вероятно, тоже осталась в нищете — но ведь работала. Вот и я работал. Ответственность за семью — а театр моя семья — поставила нас всех перед выбором: что теперь понимать под современностью? Она стала ядом. Вместо желания творить современность и говорить о ней — поиск репертуара, который отрицал бы ее новые постулаты.

— Сейчас это называют модным словом «токсично». Олег Николаевич, в 1999 году вас изобильно интервьюируют. Журналисты всегда где-то рядом. Вопросы почти всегда одни и те же. Даже про «елки». Мне вообще нравится, когда возвеселившийся на свободе люд задает прямые милые вопросы вроде: «А подрабатывали вы, главреж МХАТ, елками?» Ладно царь, гусар, следователь милиции — это все понятно, а вот как у вас по части Деда Мороза?