Светлый фон
Дорогой Густав Карлович!

Уже не раз собирался писать Вам, но никогда не имел твердого адреса (своего) и уверенности, что пробуду на месте – более или менее продолжительный срок.

Уже не раз собирался писать Вам, но никогда не имел твердого адреса (своего) и уверенности, что пробуду на месте – более или менее продолжительный срок.

Да и теперь это проблематично, но надеюсь все же, что здесь сижу твердо. Еще из России в 1918 году писал Вам через Англию, пользуясь любезностью английских офицеров (с крейсера «Скёрлитор»). Затем писал с о. Кипр. Но должен сказать, что не уверен, что письма дошли, – ведь и Ваш адрес такой, что заказное письмо не пошлешь, а потому опять начну сначала, т. е. с того момента, как Ваша машина отъехала – увозя Вас из Сучавы.

Да и теперь это проблематично, но надеюсь все же, что здесь сижу твердо. Еще из России в 1918 году писал Вам через Англию, пользуясь любезностью английских офицеров (с крейсера «Скёрлитор»). Затем писал с о. Кипр. Но должен сказать, что не уверен, что письма дошли, – ведь и Ваш адрес такой, что заказное письмо не пошлешь, а потому опять начну сначала, т. е. с того момента, как Ваша машина отъехала – увозя Вас из Сучавы.

На другой день я уехал в Москву, где накануне отъезда обратно в Штаб получил Ваше письмо об увольнении, письмо, которое меня глубоко потрясло. Хотя для Вас, даже и в тот момент, если обсудить положение в Корпусе, оставаться становилось все более и более опасно, но все же это был трудный и тяжелый шаг. Все же тому, кто воспитывался быть военным, прожил в военной среде, достиг на этом поприще многого, не так легко все бросить. Цель жизни пропадает, а без нее можно жить только временно.

На другой день я уехал в Москву, где накануне отъезда обратно в Штаб получил Ваше письмо об увольнении, письмо, которое меня глубоко потрясло. Хотя для Вас, даже и в тот момент, если обсудить положение в Корпусе, оставаться становилось все более и более опасно, но все же это был трудный и тяжелый шаг. Все же тому, кто воспитывался быть военным, прожил в военной среде, достиг на этом поприще многого, не так легко все бросить. Цель жизни пропадает, а без нее можно жить только временно.

Прочтя, я сейчас же решил, что по приезде в Штаб переведусь в полк обратно. Не так оно вышло. Приехав, я застал нового комкора (маленького и редко грязного казака) с двумя личными адъютантами и всю штабную братию страшно распустившимися. Появились какие-то новые пехотные и артиллерийские прапорщики, державшиеся с комкором запанибрата. Комкор ездил пьянствовать в донскую сотню, не к офицерам, а к казакам. Никто ничего не делал; все ездили в Бельцы, где ночи напролет шел картеж и куда вывезли «Домбровенок». (Кстати, их перевезли и в Одессу.)