Достоевский отвечает: «Говорят, моя речь имеет общечеловеческое значение. Я должен искупить мои прошлые заблуждения. Ваше влияние и руководство мне очень нужны. Скажите, Константин Петрович, что Вы считаете самым важным для следующего номера “Дневника писателя”?»

Победоносцев: «Разоблачение лживой утопии социализма. Возвращение народа к нам, в стадо Христово».

Бледный, изможденный, полуобморочный Достоевский произносит: «Вы мне кажетесь Великим Инквизитором». И падает бездыханно в эпилептическом припадке на руки Победоносцеву.

Нечего и говорить, что эпизод с курсисткой был придуман сценаристом, выдавшим желаемой за действительное.

Нечего и говорить, что отношения Достоевского и Победоносцева были грубо искажены и деформированы, если не сказать – перевраны. Но так было нужно для замысла картины: измена писателя социалистическим увлечениям молодости, гибельное подчинение идейному гипнозу обер-прокурора.

Вряд ли образованный литератор, талантливый филолог, специалист по теории поэтического языка В.Б. Шкловский не был осведомлен об истинном характере отношений Достоевского и Победоносцева. Достоевский действительно делился с ним своими планами и замыслами, принимал его духовное руководительство. Несомненно, Победоносцев был сильным, умным человеком, раз Достоевский неоднократно просил укрепить дух: «Мнение таких людей, как Вы – решительная мне поддержка» (30, кн. 1: 209). Письма Победоносцева Достоевский называл добрыми, прекрасными, ободряющими; а его самого – человеком, которому он верит, ум и убеждения которого глубоко уважает (там же).

Но существовало большое НО: Победоносцев, став обер-прокурором, испугался дерзновения и свободы, пророческого духа современных ему мыслителей. Он боялся споров и разногласий, боялся, что творческое обсуждение вопросов веры и Церкви приведет к протестантизму или безверию. «Не надо» – было его жизненным девизом. Победоносцеву удалось внушить русскому духовенству, что массы простого народа спасаются без всякого богословия, без всяких размышлений и без всякой культуры, причем спасаются надежнее, чем умствующие и не в меру пытливые интеллигенты.

Как бы сложилась при таком обер-прокуроре судьба «Братьев Карамазовых», где одним из главных героев выступал великий инквизитор, где в центре обсуждения – отношения церкви и государства, где вопросы были столь же неудобны, как и ответы, где, кроме разрешенной осанны, так сильно присутствует и запрещенное обер-прокурором «горнило сомнений», где все точки зрения имеют суверенное право голоса, – об этом остается только гадать… Хотя ответ почти очевиден: Победоносцев, каким он был до 1881 года, только советовал Достоевскому предать огню бунтарские страницы романа, позже он вряд ли разрешил бы печатать эти страницы, а то и весь роман.