Стихотворение Набокова противоположно этой дате и этому настрою: Достоевский здесь тосклив и уродлив, и если светел, то истерически и судорожно; мир Достоевского темен и страшен, полон страдания, лишен радости и счастья. Господь не узнает в мире Достоевского Своего создания, Он сотворил свет и красоту, которых мир-ад Достоевского начисто лишен. Господь не верит, что такой мир, как мир Достоевского, вообще может существовать. Герой Достоевского Иван Карамазов не принимает мира Божьего, а Набоков не принимает мира Достоевского и, по примеру Ивана, билет на вход в этот мир возвращает.

Еще сильнее мотив несовместимости двух миров выражен в стихотворении-апокрифе «Садом шел Христос с учениками…», с подзаголовком «На годовщину смерти Достоевского». Стихотворение датируется 1921 годом, то есть посвящено сорокалетней годовщине смерти Достоевского (1881).

Мир красоты, созданной Богом, открывается Христу, но не апостолам, открывается взгляду художника (Набокова), но не открывается тяжелому и тоскливому взору нехудожника (Достоевского) – он ее не видит, не чувствует, не постигает. Набоков открыто сомневается не только в художественной, но и в религиозной составляющей мира Достоевского: автор «Братьев Карамазовых» для Набокова не только не художник, но и не христианин, раз он не может с благодарностью и благоговением принять мир, созданный Творцом. Труп гниющего пса Достоевский может описать, а красоту сотворенного мира – нет. Для Набокова Божий мир – это, по его слову, гармония красок и звуков, это «свежий хлеб с крестьянским маслом и альпийским медом»⁴⁹, однако парадокс в том, что он, Набоков, смотрит на Достоевского так же безблагодатно, как апостолы в набоковском апокрифе смотрят на мертвого пса.

В лекции, посвященной Достоевскому, Набоков раздраженно писал: «Мне претит, как его герои “через грех приходят ко Христу”, или, по выражению Бунина, эта манера Достоевского “совать Христа где надо и не надо”»⁵⁰. Для Набокова искусство есть божественная игра⁵¹, в этом смысле мир Достоевского, как его видит эстет Набоков, это «угрюмый мир холодного умствования, покинутый гением искусства»⁵².

Впрочем, может быть (мне не раз приходилось слышать такое мнение), сокрушительная критика Набокова в адрес Достоевского – это была тоже своего рода игра словами и смыслами, такая спецпровокация, нацеленная на сопротивление автору «Отчаяния» и «Дара» и на вечный спор с ним. Как сказали бы сейчас, умелый пиар-ход (хотя та страсть, вместе с раздражением и сердитостью, с какими Набоков говорил о Достоевском, побуждают видеть в его критике куда более серьезные намерения).