Но не одной только достоверности ради герои Достоевского с почти кальвинистским упорством обнажают перед читателем душу. Что-то еще заставляет Достоевского выворачивать их жизнь наизнанку и разглядывать все складки и морщинки их душевной подноготной. И это не стремление к Истине. Ибо результаты его инквизиции выявляют нечто большее, нечто превосходящее саму Истину: они обнажают первичную ткань жизни, и ткань эта неприглядна. Толкает его на это сила, имя которой – всеядная прожорливость языка, которому в один прекрасный день становится мало Бога, человека, действительности, вины, смерти, бесконечности и Спасения, и тогда он набрасывается на себя»⁵⁶.

Поэтическая стихия как усилитель смыслов и споров

Поэтическая стихия как усилитель смыслов и споров

В 1971 году исполнялось 150 лет со дня рождения Достоевского. Решением ЮНЕСКО юбилейный год был объявлен Годом Достоевского. В мире его уже давно называли русским гением. «Всемирность» писателя (вынудила?), подтолкнула советские власти создать в Ленинграде музей самого петербургского писателя Достоевского. Было учреждено Общество Достоевского. Пали последние барьеры, которые были воздвигнуты еще со времен Ленина-Горького-Луначарского.

К юбилею писателя свое слово сказал о нем В.Б. Шкловский – тот самый, который в 1934-м, на Первом съезде советских писателей, призывал судить Достоевского пролетарским судом. «Будут о Достоевском спорить. На Западе многие будут доказывать, что Достоевский открыл подполье души каждого человека, что он тайновидец эгоистических и преступных и в то же время каждому присущих качеств. Будут говорить, что он великий христианин. Будут говорить, что мы пошли не по пути Достоевского, а тем не менее празднуем его юбилей – как бы поневоле»⁵⁷.

Ключевое слово эссе Шкловского – это самое поневоле. Ему пришлось говорить о Достоевском не совсем в том тоне, к которому он издавна привык, то есть не по-прокурорски.

Во-первых, звучала досада: «Имя Достоевского носится над миром. В университетах, на кафедрах одновременно два-три человека читают о Достоевском, по-разному раскрывая его. Одни дают его во фрейдистском освещении, другие – в тенденциозно теологическом, третьи – помня, что Христос целовал Великого инквизитора… Дым отечества ест глаза европейцев и американцев»⁵⁸.

Во-вторых, поэтому, последовала рекомендация: «Отмечать юбилей Достоевского им надо не как праздник, а как предупреждение, как день суда или, по крайней мере, как повестку на суд…»⁵⁹.

Как видим, тема суда – теперь не над Достоевским, а над западным, старым миром – все еще витала в воздухе и манила Шкловского. Критика в адрес Достоевского звучала крайне слабо: «У Достоевского не сходятся концы… Неверие Достоевского было сильнее его веры…»⁶⁰.