К тому времени как мы собрались откатать два месяца по Штатам, мы уже больше года были на гастролях. Физически и психологически мы были выжаты как лимон, и очень нужен был перерыв. Я люблю гастроли, но они здорово выматывают.
До моего 60-го дня рождения оставалось всего два года, и мы с Томасом придумали дежурную шутку, что я завяжу с музыкой. И однажды разыграли Скотта.
Мы с Томасом сидели в аэропорту и ели, и наш молодой барабанщик подвалил к нам, составив компанию. «Что ж, Скотт, это мой последний тур!» – сказал я ему, когда он сел.
У него глаза из орбит вылезли:
– Да! Надоело уже! – ответил я с невозмутимым видом.
Скотт побежал и тут же тревожно сказал об этом Кену и Гленну, а позже Гленн остановил меня и отвел в сторону.
– Ты серьезно хочешь завязать с музыкой, Роб?
– Не совсем, – сказал я ему. – Но не знаю, сколько еще протяну.
Некоторым из нас действительно было непросто. Гленн часто не вывозил. Выглядел изможденным, и даже его идеальная безупречная гитарная игра начинала слегка сдавать. Казалось, выступать живьем ему становится тяжелее, чем раньше.
И периодические ошибки Гленна, как и следовало ожидать, жутко выводили из себя Кена, который стал предполагать, что Гленн слишком много бухает на сцене.
Ближе к концу тура, перед выступлением во Флориде, ситуация достигла критической точки. Какое у группы будущее?
Ответ никто не знал, но мы понимали: надо что-то менять. Гленн был расстроен, что больше не может играть как прежде, хоть и не упоминал этого – как и мы. Но Кен был крайне недоволен Гленном, нашим менеджментом, туром…
Мы разошлись во мнении Ян, как и Скотт, хотел продолжать. Я дал понять, что готов сочинять пластинки Priest или же время от времени давать разовые концерты. Мы не говорили, что уходим на покой, но от масштабных гастролей, безусловно, устали.