Неужели ничего нельзя сделать? Неужели? Не знаю» (34, с. 53). Но подчас и среди собратий митрополит Вениамин, в котором удивительно сочетались старческая мудрость и глубина познаний с почти детской открытостью и доверчивостью, оказывался одинок. В конце 1949 года записал в дневник: «В Москву решил меньше показываться: много причин этому. Печально – но лучше так… Не с кем открыто поговорить по многим вопросам… Какая грусть! Неужели это всегда бывало так?» (33, с. 69).
Он не знал, конечно, о секретной записке, поданной в 1949 году в ЦК КПСС с характеристикой архиереев: «Московская Патриархия обладает небольшим кругом архиереев с долголетним стажем службы. Это по большей части люди, побывавшие в заключении за фанатическую пропаганду религии, люди, внешне подчеркнуто лояльные, но внутренне старых монархических тенденций… Возвращенцев из бывших эмигрантов очень ценят, но боятся их выдвигать на видные места (митрополит Вениамин, б. Американский…). Эти архиереи в основном старики-идеалисты с оттенком фанатизма» (198, с. 334).
Главное, был уверен митрополит Вениамин, «быть в истинной Церкви Христовой»: «И Патриарх Сергий писал мне в Америку: “Главное – быть в Церкви. Если мы в Церкви, то мы имеем все. А “внешних” (чужих) судит Бог!..» (177, с. 335).
Занятый церковной административной деятельностью, митрополит Вениамин много служил в храмах, вел немалую переписку, писал воспоминания и дорабатывал начатые ранее богословские труды. Он по-прежнему оставался мягким и сердечным пастырем, из-за чего иные считали владыку «идеалистом», а то и «блаженным», но это привлекало к нему сердца многих и многих. «Ну и чудак же он был, – вспоминал митрополит Питирим (Нечаев). – Сначала его определили в Саратов, но долго он там не удержался. Едет, бывало, в машине; если на дороге кто-то голосует, он обязательно подвезет, а по дороге начинает обращать в веру. Властям это не понравилось…» (118, с. 178).
Именно эта сосредоточенность на