Не замечать неблагополучие внутри Церкви, возникшее из-за неравноправных отношений Церкви и государства, было невозможно. Но отношение к разрешению этого неблагополучия различалось в церковных кругах. Один из наиболее авторитетных московских священников – вернувшийся после войны в СССР из эмиграции протоиерей Всеволод Шпиллер (1902–1984) стремился раскрыть за внешними проявлениями конфликта его внутреннюю сущность. В частности, он отмечал, что внутри самой Церкви подчас утеряно понимание ее не только как «правовб организованного общества», но и «учреждения особой юридической природы». Даже у части епископата отсутствует понимание «двух правопорядков» – государственного и церковного, ибо Церковь бесспорно обладает «в своей сакраментальной сущности также и правовым, юридическим содержанием не в условном, а в собственном смысле слова». «В устройстве и управлении Церкви не может быть ничего противоречащего законам страны, это само собой разумеется, – писал протоиерей Всеволод митрополиту Никодиму (Ротову) в марте 1966 года. – Но гражданский закон не может быть каноническим основанием церковного устройства, да еще в стране, где по конституции Церковь отделена от государства. Это тоже не менее ясно. Между тем Синод объявляет гражданский, государственный закон основанием радикальнейшей канонической перестройки…», и «важнейшая область безусловно внутренней жизни Церкви в сущности оказывается изъятой из компетенции Ее священноначалия» (213, с. 248, 252, 256–257).

Между тем после реализации решений Архиерейского Собора 1961 года каждый церковный приход оказался перед опасностью его секуляризации – ведь настоятель храма был выведен из состава церковной общины и сделан наемным служащим. На Западе даже заговорили о противостоянии «подлинной катакомбной Церкви» и «анти-Церкви», представленной всей видимой реальностью Московской Патриархии.

Возражая такого рода мнениям, протоиерей Всеволод Шпиллер писал архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию (Кривошеину): то, что видно в церковной жизни СССР, «не делая меня чрезмерным оптимистом, не дает основания быть и чрезмерным пессимистом». А в письме к Патриарху Болгарскому Кириллу в своих рассуждениях он опирался на многовековой опыт Христианской Церкви: «Все процессы становления в Церкви, чего бы то ни было нового в Ее жизни, всегда сопровождались страшными трудностями… Однако всегда все трудности в конце концов преодолевались при помощи Божией. На этом основывается и наша полная уверенность в том, что теперешние трудности повсюду, во всем христианском мире будут преодолены. И то же в нашей Русской Церкви, под омофором Святейшего Патриарха Алексия, вовсе не стоящей в “мертвой неподвижности” – как это кажется некоторым поверхностным наблюдателям – некоего “духовного окостенения в верности одному лишь внешнему обряду”, но, напротив, живущей – я даже не скажу: только интенсивной, а скажу – трепещущей Духом жизнью, наполненной глубочайшим, чисто православным новым религиозным опытом сегодняшнего дня» (213, с. 292, 329–330).