– Иди подыши воздухом, – сказал Джанг, перехватив меня, когда я подходил к ее палате. – Сделай перерыв.

Я не совсем понимал, почему он остался в отделении интенсивной терапии. Его ждали пациенты на других этажах больницы.

– Я в порядке, – сказал я.

Он улыбнулся и положил мне на грудь свою руку.

– Я знаю, что ты в порядке. Просто отдохни пять минут. Для этого я и остался.

– Я в порядке. Честно, я в порядке.

Он показал на выход:

– Иди.

Я неохотно вышел из отделения, чтобы раздобыть еды и найти место, где ее съесть, и заметил, что мои подмышки промокли от пота. На штанах были темные пятна – скорее всего от крови или какой-то другой физиологической жидкости, когда-то принадлежавшей Дэну Мастерсону, – а меня ждали еще больше десяти часов дежурства и неизвестные испытания, прежде чем я смогу принять душ.

Что миссис Мастерсон имела в виду, сказав: «Я еду, чтобы вас найти»? Таращась, словно в бездну, в стекло торгового автомата несколько минут спустя, я стал мысленно перебирать сотни родственников пациентов, с которыми разговаривал за прошедший год. Они все были такими непредсказуемыми, такими разными. Именно от них я узнал, что Карл Гладстон болел за «Янки», а брат Денис Ландквист был ее лучшим другом. Родственники предоставляли бесценную информацию о жизни наших пациентов, превращая плоские истории о боли в груди в объемные образы для анализа. Питер Ландквист не отходил от кровати Денис и тихонько плакал, наблюдая, как она спит. Любой разговор он начинал с фразы: «Не хочу вас отвлекать, доктор Маккарти, но у меня есть небольшой вопрос по поводу Денис». После чего задавал совершенно не небольшой вопрос, что-нибудь в духе: «Как вы думаете, мы все еще сможем завести детей?» (дети у них еще будут).

Родственники в каком-то смысле тоже становились нашими пациентами. Им нужно было наше время и внимание, и когда мы оказывались не в состоянии им этого дать, ситуация могла быстро выйти из-под контроля. Медицина – сложная штука, и нужно учиться понятно объяснять, при этом не упрощая все слишком сильно, обычным языком описывать происходящее в организме больного. Я целенаправленно старался делать именно так, поэтому меня раздражало, когда другие врачи использовали в разговоре с родственниками пациентов медицинский жаргон. Мне так и хотелось им сказать: «Просто говори как обычный человек. Представь, что ты не врач». Для некоторых, впрочем, это было просто невозможно.

Полтора часа спустя старшая медсестра написала мне на пейджер о том, что жена Дэна Мастерсона пришла и назвала мое имя в регистратуре. По пути обратно в реанимацию я встретил доктора Джанга – его вызвали в приемный покой – и сел за компьютер ждать Дарби Мастерсон. Ее голос не переставал звучать у меня в голове: «Я еду, чтобы найти вас, доктор Маккарти. Вас. Единственного, кто за все это отвечает». Что, если у нее будет с собой пистолет? На входе в больницу не было металлоискателей – лишь сонный охранник. Что, если она натворит сгоряча глупостей? «Врач сказал мне, что мой муж умер, ваша честь, и я временно обезумела. Я просто начала палить и теперь полностью отдаюсь на милость суда».