…Следствие закончилось. Теперь оставалось ожидать заслуженного и справедливого наказания виновных. Кони был вправе рассчитывать, что напряженная работа, отнявшая столько душевных и физических сил, хоть в какой-то мере послужит уроком безответственности, «дабы другим, на то глядючи, было неповадно».

Однажды вечером, выйдя из сената, Анатолий Федорович столкнулся лицом к лицу с Победоносцевым. Они и прежде встречались здесь нередко. У Кони создалось впечатление, что Константин Петрович будто нарочно поджидал его. Февральская колючая поземка намела сугробы у подъездов, вид у Константина Петровича был замерзший.

— Проклятые газеты! — сказал он, взяв Кони под руку. — Требуют поскорее обнародовать результаты вашей блестящей миссии…

— И правильно требуют, Константин Петрович, — ответил Кони. — За отсутствием достоверных сообщений процветают слухи…

— Как же, как же… Слышал я и про поваренка, и про социалистов. Как теперь выкручиваться?

Анатолий Федорович недоуменно посмотрел на своего спутника.

— Так ведь такое дело завели, не приведи господь! Читал я ваши выводы. Ведь там не о конкретных подлецах речь, а про испорченность целого управления! Шутка ли — все забыли свой долг! Можно ли такое в суд пустить?

— А как же? Неужто оставить виновных без наказания? — горячо сказал Кони.

— Кабы только виновных! Кабы только об отдельных фактах речь! — хмуро ответил Победоносцев. — Ведь судить не людей будут — систему. Разве мыслимо такое?

Бывший студент с жаром принялся объяснять своему бывшему профессору, что общие болезненные явления и выражаются в отдельных фактах, а суд служит показателем, а не целителем причин этих болезненных явлений, устранять которые — дело законодательства и мудрого управления.

— Мудрого управления… — эхом отозвался Константин Петрович и как-то странно, словно примериваясь, посмотрел на Кони. — Боже мой, боже мой, значит, систему хотите судить?

— Систему безответственности, царящую в министерстве и в правлении общества железной дороги… — уточнил Анатолий Федорович.

Они расстались любезно. Победоносцев усиленно советовал Кони беречь здоровье, не принимать все так близко к сердцу, сказав на прощание:

— Бог милостив, все уладится…

«Бог-то милостив, — подумал Копи, глядя на сутулую фигуру обер-прокурора синода, садящегося в карету. В зимней шубе он не казался таким тощим, как всегда. — Были бы и люди милостивы». Его встревожил разговор с Победоносцевым.

…Люди оказались милостивыми. Люди, власть предержащие, оказались милостивыми к себе подобным…

На основании только что принятого закона император передал вопрос об ответственности Посьета, начальника своей охраны Черевина и барона Шернваля на рассмотрение особого присутствия при Государственном совете.