«— Как? — сказал Александр III, — выговор и только? И это все??! Удивляюсь!.. Но пусть будет так. Ну а что же с остальными?» — «Они, — объяснил Манасеин, — будут преданы суду Харьковской палаты и в ней судиться». — «Как же это так? Одних судить, а другим мирволить? Это неудобно и несправедливо. Я этого не хочу! Уж если так, то надо прекратить это дело. Я их хочу помиловать, тем более что в Харькове есть обвиняемые, которых искренне жаль. Вот, например, Кроне-берг, о котором Кони мне сказал, что он «бился как пульс, борясь с злоупотреблениями».

«…Псари решили иначе, — заключил Кони, — чем обещал и находил необходимым царь».

Через два дня после этого Кони представлялся Александру по случаю получения ордена. Приглашенных было много, царь со скучающим лицом задавал им один-два формальных вопроса, а то и просто молча пожимал руку. Рядом с обер-прокурором он задержался, «…причем нечто вроде приветливой улыбки озарило на мгновение его желтоватое лицо…

— Вам известно, что я решил сделать со следствием? Вам говорил об этом министр юстиции?..

— Министр юстиции… сообщил мне и о решении Вашего величества… — ответил Кони. — Будет, однако, грустно, если все дело канет в вечность без ознакомления общества со всеми открытыми злоупотреблениями, так как иначе все будет продолжаться по-старому, а в обществе начнут ходить вымыслы и легенды очень нежелательные.

— Нет, — сказал государь, — этого не будет, я прикажу напечатать подробный обзор дела, который вы и составите, а также поручу министру путей сообщения получить от вас подробные сведения о всех беспорядках, которые он должен устранить. Ваш большой труд не пропадет даром».

Кони составил проект правительственного сообщения. Начались долгие обсуждения. Раз за разом текст его уменьшался, словно шагреневая кожа. Наконец Победоносцев заявил, что сообщение представляется ему и вовсе излишним. А на недоумение сторонников публикации ответил:

— Все виновники помилованы, дело предано воле божьей, зачем же публиковать? Давать пищу проклятым газетчикам?

— Но ведь надо же успокоить общественное мнение? — возмутился Кони. — Надо дать ему ясное понятие о деле!

— Какое там общее мнение! — с раздражением бросил Константин Петрович. — Если с ним считаться, то и конца краю не будет. Общее мнение! Дело известно государю и правительству, ну и достаточно!

Министр юстиции промолчал…

Через несколько месяцев Кони напишет М. М. Стасюлевичу о том, что его грызут горькие воспоминания о прошедшем годе и об известном деле (крушении в Борках), «со способом исхода коего я никак не могу примириться». И еще: «…Я не мог допустить пользования собранным мною материалом в односторонних интересах какою-нибудь отдельной группы хищников».