«Когда умирают наши старики, умирает живое воспоминание о нашем детстве», — с горечью думал Кони, снова занимаясь печальными похоронными делами.

К старости Ирина Семеновна стала очень богомольной. Анатолий Федорович знал, что ходила она к обедне в церковь Георгия на всполье, возле старого университета. Туда и послал Кони «одного из тех добрых людей, которые умеют быть незаметными в общественной жизни, но вдруг всплывают со своими бескорыстными услугами в минуты горя и несчастья».

Священник с грубым и бездушным лицом заявил, что хоронить на третий день не станет:

— А может, покойница и в бога не верила? — подозрительно спросил он Кони. — Я в своей церкви ее не видел.

Невысокий, очень скромно одетый сын усопшей но вызывал у него особого доверия. Да еще фамилия…

— Я обращусь в другую церковь! — сказал Кони.

— Не имеют права!

— К митрополиту.

— Так митрополит всякого и послушает! — вскричал он вызывающим голосом.

Вот тут впервые в жизни помог Победоносцев. Нет, не сам Константин Петрович! Одно упоминание его фамилии.

Попросив читальщика выйти, Анатолий Федорович подошел вплотную к священнику и, едва сдерживая злость, отчеканил:

— Я сенатор и тайный советник и не поеду к митрополиту, а сейчас телеграфирую Победоносцеву, и он прикажет твоему митрополиту приказать тебе исполнить мое законное требование. Понял ты меня? А теперь пошел вон!

Слова произвели магическое действие. Поп не обиделся, но засуетился…

На похоронах Ирины Семеновны собралось много народу. Пришел даже целый детский приют, в котором она тайно от всех воспитывала двух сирот. Пришло много бедняков, почти нищих, и только теперь понял Анатолий Федорович, «отчего старушка иногда, к моему удивлению, черезчур часто нуждалась в деньгах и не умела сохранить ни одного ценного подарка». Приехал на кладбище и исполняющий обязанности московского генерал-губернатора, командующий войсками генерал-адъютант Апостол Спиридонович Костанда. Это последнее обстоятельство, очевидно, совсем доконало священника — на следующий день утром «он пришел во всем облачении, с орденами и, низко кланяясь, просил не губить, так как Победоносцеву достаточно рассказать про первую встречу, и он, священник, пропал».

Кони уже остыл, да и не собирался жаловаться Константину Петровичу. Только подумал с сожалением о том, как глубоко сидит в людях раб, рабское. И виноваты в этом — даже больше тех, кто насаждает рабство, — те, кто терпит в себе «просвещенного» раба и даже радуется доказать свое рабство хозяину. Поскорее, чем это сделают другие рабы…

В тот же день вечером, 26 сентября, он уехал к умирающему брату в Самару, от жены которого получил телеграмму: «Сказать о смерти мужу не решаюсь, приезжайте проститься с ним».