Кони приехал в Одессу 4 августа, предварительное следствие местные юристы уже провели. Решался вопрос о предании суду. Итальянский посланник обратился к правительству со специальной запиской, в которой пытался взять под защиту Луиджи Пеше. Задача у Анатолия Федоровича была не простая — не вмешиваясь в действия одесских судебных властей, получить точное представление о трагедии. И здесь он не изменил своему правилу — прежде всего привлек специалистов.

«Не могу не заявить, что, желая выяснить себе житейскую правду в настоящем деле, — писал он в докладной записке в министерство юстиции, — я видался с капитаном над портом… старым опытным моряком, пользующимся здесь общим и безусловным уважением и авторитетом за прямоту и чистоту своего характера и свой служебный опыт. В доверительном разговоре он передал мне (он знаком с делом, ибо все первоначальные объяснения команды и капитанов были даны, по закону, перед ним), что образ действий Пеше представляется ему возмутительным, а в действиях Криуна он видит лишь неосторожность…»

Но неосторожность, повлекшая гибель людей, считал Кони, — это уже преступление. Оба капитана должны были отвечать перед законом и за свои действия и за бездействие.

Полное и всестороннее расследование было проведено в короткие сроки. Обвинительным актом предавались «суду без присяжных заседателей отставной капитан 2-го ранга Калиник Калиников Криун 50 лет и итальянский подданный Луиджи Джоузе Пеше 54 лет, обвиненные в преступлениях, предусмотренных 1466 и 1468 статьями Уложения о наказаниях…»

2

А через несколько месяцев, в начале 1895 года, уже новый министр юстиции, Николай Валерьянович Муравьев, попросил Кони дать свое заключение по материалам судебного дела вотяков (удмуртов), осужденных за ритуальное убийство крестьянина Конона Матюнина. Так впервые в руки Анатолия Федоровича попало дело, ставшее вскоре широко известным как «дело о мултанском жертвоприношении».

Наверное, Муравьев предпочел бы поручить его кому-нибудь другому, более сговорчивому и терпимому к ошибкам полицейского и судебного расследования, но Кони был обер-прокурором уголовно-кассационного департамента, и обойти его не представлялось возможным.

Их отношения, при всей видимости благополучия, складывались трудно. Кони называл министра ритором «с верхним чутьем и низкой душой» и презирал за ту роль, которую Муравьев сыграл в 1881 году, исполняя обязанности прокурора особого присутствия сената по делу об убийстве Александра II.

Николай Валерьянович не мог забыть совета Кони: «не покидать кафедру уголовного судопроизводства в Московском университете», «где был полезен», когда ему предложили место прокурора Ярославского окружного суда. Муравьев, не без основания, считал, что именно с этого назначения начался его путь к министерскому креслу. А послушайся он совета Кони, так бы и читал лекции студентам…