Маму увезли на Пискаревку в тот же день. Помогла соседка Ираида Ивановна. До утра следующего дня Таня остается одна в своей квартире. О чем она думала? Что вспоминала? Маленькая одиннадцатилетняя девочка, оставшаяся одна на всем белом свете…

На столе лежит блокнот. Лист с буквой «Т» пока чист, не запятнан. И, наверное, в этот момент к ней приходит Город. Худой, высокий, с ввалившимися щеками, пахнущий Невой и промасленными канатами, болотом и порохом. Он молча указывает ей на блокнот: еще не все написано, не все, надо подвести черту и поставить точку в этом некрологе.

Где смерть твоя, Город? Смерть моя в блокноте. Блокнот в ларце, ларец в девочке, девочка уже мертва, но не знает об этом. Будет смерть моя лежать за семью печатями, за семью замками, за стальными дверями в железном ящике, в хранилище. Сторожить ее будут злобные собаки с Египетских берегов. И быть по сему во веки вечные до скончания мира. Пиши, девочка! Так и запиши!

Таня вновь открывает свой блокнот. Находит страницу с буквой «С» и старательно выводит слабой рукой: «Савичевы умерли».

Перелистывает, находит букву «У»: «Умерли все».

И последняя запись на букве «О»: «Осталась одна Таня».

Молодец, девочка, молодец, милая, шепчет Город. Мы с тобой крещены голодом, а значит, неразлучны теперь во веки вечные. Вспомнят меня — и тебя помянут… Образ худого старика начинает таять в сгустившихся утренних сумерках. А был ли старик? А была ли девочка?.. Дай нам, Господи, сил не сойти с ума!

На следующий день Таня «отправилась к бабушкиной племяннице — тете Дусе… Евдокия Петровна Арсеньева жила в коммунальной квартире на Лафонской улице (дом 1а, комната 3), которая называлась так по фамилии одной из начальниц Смольного института. В 1924 году она была переименована в улицу Пролетарской диктатуры, но горожане по-прежнему продолжали называть ее Лафонской»[282]. Расстояние для голодного ребенка неблизкое. Но уже что-то менялось в сопротивляющемся Городе.

«„Ленинградская правда“ напечатала 12 апреля постановление „О возобновлении пассажирского трамвайного движения“. Началась нормальная эксплуатация пяти маршрутов. С Васильевского острова к Лафонской улице можно было доехать на трамвае двенадцатого маршрута»[283].

Евдокия Петровна была коренной ленинградкой. После смерти родителей в 1918 году их разлучили с сестрой Ольгой. Евдокия отправилась нянькой в деревенскую семью, а Ольгу поместили в детский дом в Царском Селе. Еще до войны сестры нашли друг друга и приняли совместное решение вернуться в Ленинград. Евдокия Петровна устроилась работать на слюдяную фабрику. Вынужденная разлука сделала ее характер нелюдимым, замкнутым, и дороги сестер во взрослой жизни вновь разошлись.