Я пришел в дом Костакиса в Афинах, когда его хозяин уже был стар и тяжело болен. Он жил вместе с семьей на открытой всем ветрам окраине Афин. Ходить Костакис уже почти не мог, а потому принимал гостя, лежа на диване. Надо сказать, что я был первым советским журналистом, который посетил этого уже забытого в СССР «московского грека». Ведь в те времена все уехавшие из Советского Союза (даже человек с греческим паспортом!) именовались «отщепенцами» и не могли упоминаться в советской печати. Никто не ходил к старому москвичу и из советского посольства в Афинах, его имя было окружено неким табу.

О Костакисе ходили разные слухи. То, как о легендарном коллекционере, то, как о «ловком мошеннике», который будто бы выменивал у нищих художников ценные картины «за бутылку водки». Словом, оказалось, что я был первым.

Нина, – обратился старый коллекционер к своей жене, как только я уселся на стул, – а принеси-ка нам водочки!

А то, греки все кругом, – пожаловался мне московский грек, доставая дрожащими пальцами запретную для него сигаретку, – выпить тут не с кем!

За границей москвич Костакис стал богатым человеком. Но ему, как воздуха, не хватало московских ночных посиделок на кухне, разговоров «по душам» с приятелями за «водочкой» или «чайком». Я приходил к нему несколько раз и все записывали, записывал. Потом привел к нему наших телевизионщиков и известного искусствоведа Савву Ямщикова, которые сделали о нем большую передачу для нашего телевидения. А моя статья о Костакисе появилась в «Советской культуре». Имя гениального коллекционера стало возвращаться из забвения.

Итак, Костакис родился в Москве. Как он сам рассказывал, это было необыкновенное время. Магазины Торгсина ломились от сокровищ, конфискованных у безжалостно истребленных «эксплуататоров». Для того чтобы цены были «доступны трудящимся», все стоило необыкновенно дешево. Но, конечно, нищие советские трудящиеся ничего не покупали. Русские сокровища скупали иностранные дипломаты и технические специалисты из-за бугра, которые потом вывозили их из СССР вагонами.

У Костакиса был талант. Нет, даже гений. Чутье, природное чувство прекрасного, которое позволило ему угадать то, чего не понимали другие. Сам он рассказывал об этом так.

– Еще мальчиком отец водил меня в церковь Николая Салунского, которую потом разрушили. Парчовые одежды священников, таинственное мерцание икон в золотых окладах, вся эта необыкновенная красота поразили меня. Мне тоже захотелось быть ко всему этому причастным…

Костакис начал собирать сначала полотна старых голландцев. Зарплату в посольстве он получал небольшую, но зато в долларах, что тогда в СССР было делом совершенно необыкновенным.