Через несколько дней были похороны, с Александром Юрьевичем прощались в Белом фойе Большого театра. Мне на руку надели траурную ленту и поставили в караул. Я стоял у гроба, смотрел на него, невероятно красивого, и не мог поверить в случившееся. Мы же с ним только что разговаривали… Над гробом висела одна из лучших фотографий Богатырёва в партии Альберта в «Жизели». Впервые в жизни я так остро ощутил, какая тонкая грань между жизнью и смертью, между словом и предательством.

А у В. М. Гордеева 5 декабря состоялся юбилейный вечер, посвященный его 50-летию и 30-летию его творческой деятельности, в Концертном зале «Россия». Он пригласил участвовать в гала многих солистов Большого театра, которых опекал и продвигал, когда руководил труппой, и которые ему много чем были обязаны. Но на том концерте от ГАБТа танцевал только Цискаридзе. Почему я так поступал по отношению к людям, которых имел полное право вычеркнуть из своей жизни? Мне было их жалко. Просто по-человечески жалко. Я понимал, что не исключено, что и сам могу когда-то оказаться в таком же положении и ко мне тоже никто не придет. Как говорила героиня одного фильма: «Совестливая я была… дурная!»

19

На юбилее Гордеева, как ни странно, танцевала и Надежда Павлова. Видимо, она, как и я, относилась к разряду совестливых. В Большом театре Надежду Васильевну уже вывели на пенсию, она имела редкие разовые спектакли по контракту. Я очень обрадовался, когда на доске репетиций ГАБТа увидел, что мне дают танцевать с ней «Шопениану». В афише этот балет стоял два дня подряд. Выяснилось, что кто-то из артистов отказался от второй «Шопенианы». Мы с Павловой с удовольствием станцевали и второй спектакль. В тот вечер на сцене мне преподнесли огромный букет желтых роз. Причем розы оказались какого-то невероятного размера, я эти цветы Наде и подарил. Тут она со свойственной ей проницательностью и простотой вдруг сказала: «Что, прощаешься, что ли?» Я засмеялся: «Почему, Надежда Васильевна? Такой красивый букет вам!» Это был последний спектакль Павловой в труппе Большого театра.

Надежда Васильевна для меня навсегда осталась особенной. Однажды я ей признался: «А вы не помните, за вами по театру в Тбилиси, как хвост, ходил мальчик, такой маленький и страшный? Это был я». Она засмеялась. Я обожал с Павловой не только танцевать – она человек с хорошим чувством юмора. Со стороны Надя выглядит закрытой и неразговорчивой, не любит общаться с посторонними людьми. Как и Максимова, она в театре ни с кем близко не сходилась, приходила на класс, занималась и уходила, не произнося ни слова. Чтобы Максимова или Павлова с кем-то, тем более из молодежи, фразой перекинулись, такого вообще невозможно было себе представить. Дружба в театре – вещь опасная и неверная.