Наши отношения с Александром Юрьевичем в пору его руководства труппой, были напряженными. Богатырёв не переносил меня по определению – я был любимым учеником Пестова. Он тоже учился у Пестова, но ненавидел о том вспоминать…

Мои гастрольные гонорары при Богатырёве всегда оказывались на порядок ниже, чем у других премьеров. Как-то я не выдержал: «Александр Юрьевич, сначала я получал меньше других, потому что, как вы говорили, я не премьер. Я стал премьером. Потом вы говорили – меньше потому, что я не „заслуженный“, я стал заслуженным артистом. Теперь что?» И слышал в ответ: «Они старше, и они настаивают, что ты не можешь получать одинаковую с ними сумму». Я и правда был младше своих коллег на пять лет, но звание, положение, репертуар у нас были одинаковые.

Для руководства я всегда был «неудобный» артист: дружбу не изображал, не подхалимничал, знал себе цену, говорил то, что думал. За это я расплачивался постоянно. Меня могли наказать: отобрать спектакль или, наоборот, дать мне его в последний момент. Как-то я пришел к Богатырёву: «Александр Юрьевич, вы ж понимаете, что этот спектакль буду танцевать я». – «Нет, очередь артиста такого-то». – «Вы ж понимаете, он возьмет за сутки больничный, у меня не будет времени порепетировать! Почему я должен все время танцевать „с кондачка?“» – «Если ты можешь танцевать хорошо, ты это сделаешь когда угодно!»

Богатырёв не ставил меня на спектакль, но я его все равно танцевал. Потому что заявленный солист в день спектакля или за сутки, если у него было хорошее настроение, отказывался выходить на сцену, взяв больничный. И подобных ситуаций было множество…

Но, видя, как мимо Богатырёва, как мимо стены, проходили те, с кем он еще недавно приятельствовал, те, кто заискивал перед ним в надежде получить партию или более престижную позицию в труппе, мне стало его по-человечески жаль. Я шагнул вперед, протянул ему руку и сказал: «Здравствуйте, Александр Юрьевич». Он пожал ее как-то взволнованно и радостно. Перекинувшись несколькими незначительными фразами, мы разошлись.

Вечером мне позвонила подруга, которая всю жизнь обожала Сашу: «Господи, Цискаридзе, какой же ты порядочный мальчик!» – «Что случилось?» – «Только что звонил Богатырёв, сказал, что заходил в театр забрать вещи. Сказал: «Знаешь, твой друг Коля, имевший полное право позлорадствовать мне в лицо, оказался единственным, кто подошел и пожал мне руку. Один на всю труппу».

С этой встречи прошло дня два-три, шло «Лебединое озеро», как обычно, я танцевал Короля. Вдруг известие, что Богатырёв скончался, сидя в кресле у телевизора, сердце не выдержало. Ему было 49 лет.