Придя в Covent Garden утром на свой спектакль, я узнал, что артист, который должен был танцевать «Шехеразаду» вечером, получил травму. Вечерний спектакль автоматически оказался тоже моим.
На этот раз у меня не было ни одной репетиции! Сделали просто «разводную» перед началом, чтобы понять, как мне на сцене с кордебалетом разойтись. Станцевал я, можно сказать, с большим успехом. И, к моему немалому удивлению, в зале присутствовал К. Крисп, писавший для The Financial Times. Он пришел на сцену, поздравил и сказал мне очень добрые слова. Я закрывал гастроли «дважды Золотым рабом» Мариинского театра.
52
Если кто-то думает, что на Лондоне моя душа успокоилась в конце сезона 2000/2001, он окажется неправ. Я побывал еще на престижном балетном фестивале в итальянском Сполето. Танцевал там совсем не «пляжный» репертуар –
Потом, оттанцевав юбилейные гала в честь М. Лиепы в Латвии, я полетел в США, танцевал в Вейле, в гала «Звезды мирового балета». И опять сложнейший репертуар –
Вот когда настало время очередной раз кланяться в пояс маме за ее заботу о моем здоровье, за бутерброды с черной икрой, «гоголи-моголи», рыбий жир, витамины и все остальное, что впихивалось в ребенка вопреки его желанию. Без подобной закваски, полученной в детстве, я бы, конечно, не смог выдерживать такие колоссальные эмоциональные и физические нагрузки.
Из Штатов я чуть было не отбыл в Аргентину. Коррективу в мой сумасшедший график внесла местная забастовка, отменившая спектакли. Благодаря ей, я наконец затормозил, купил путевку и на две недели уехал отдыхать в Арабские Эмираты.
Отель мой с огромным пляжем стоял на отшибе. Я был единственным русским на весь «Hilton». Утром, сразу после завтрака, с плеером, книгой я отправлялся на пляж и заваливался в шатер. Вышколенные официанты приносили туда все, что только можно было пожелать: любые напитки, фрукты, сладости, еду. В абсолютной, счастливой праздности проходил день за днем. После такого перенасыщенного сезона хотелось одного – лежать. Я выходил из своего шатра, только чтобы поплавать, но, пока до моря дойдешь в плюс сорок, уже становишься черным. Какого цвета я в Москву приехал, описать не могу. Я был черен словно уголь, вылитый африканец!